Но вернёмся к нашему герою. О его появлении на свет, воспитании, начале карьеры сведений сохранилось немного. Дмитрий Бантыш-Каменский, первый биограф Ф. А. Головина, отметил: «Год рождения его неизвестен»[161]. Позднейшие исследователи установили – 1650-й. Более точной датировки нет.
Итак, Фёдор Алексеевич родился в семье царского придворного. Получил хорошее по тем временам образование: знал латынь и английский. (Примечательно, что его перу принадлежат не только деловые письма и реляции, осевшие в посольских архивах, но и научный трактат «Глобус небесный», обнародованный в Амстердаме в 1715 г., спустя девять лет после смерти автора.[162]) Латынь Головину-младшему, как и другим отпрыскам московской знати, преподавал дворянин Андрей Белобоцкий, родом поляк, изучавший философию и богословие в Кракове, а на Москве служивший переводчиком в Разрядном приказе[163]. Не знаю, как прочих юнцов, но Федю Головина он выучил на свою голову (уж простите за каламбур). Когда Фёдора Алексеевича послали за Байкал замиряться с правившими Китаем маньчжурами (через посредничество служивших при пекинском дворе иезуитов), он взял с собой «для переводу латинских писем» и своего учителя. Тот противился дальней поездке – даже попытался укрыться у родственников. Но от истории нельзя спрятаться.
Петер Шенк. Портрет Фёдора Алексеевича Головина. Гравюра на меди. 1706
До Нерчинской эпопеи карьеру Фёдора Головина блестящей не назовёшь. В 1676 г. его перевели из стряпчих в стольники. Следующего повышения по службе он ждал девять лет. Дело в том, полагают историки, что Головины поддерживали Нарышкиных, родственников Петра по матери[164], а те в 1682 г. потерпели поражение в борьбе с Милославскими, роднёй Ивана и Софьи. Чин окольничего Фёдор Алексеевич всё же получил, но только в декабре 1685 г., в связи с отправкой его в Даурию в качестве великого и полномочного посла. Похоже, на его кандидатуре настоял фаворит Софьи князь Василий Голицын, глава Посольского приказа и ряда других ведомств. Не потому, что Головин являлся его дальним родственником и разделял реформаторские устремления начальника, но потому, что к своим тридцати пяти стал опытным дипломатом и администратором. (Правда, некоторые историки считали, что таким образом Софья удалила из Москвы одного из влиятельных сторонников Петра. Охотно верю: у нас поныне отправляют попавших в немилость придворных послами в дальние страны.) Проблему контакта с местной администрацией кремлёвские власти решили гениально просто: воеводой Тобольска, столицы Сибири, был назначен свежеиспечённый боярин Алексей Петрович Головин. Отец посла.
В своем выборе Голицын не ошибся. И, когда в Москву пришло сообщение, что небольшой отряд Фёдора Головина одержал под Селенгинском победу над союзными маньчжурам монголами, правительство Софьи пышно её отметило – наградило участников посольства и служилых людей, оборонявших сибирские остроги, специальными золотыми знаками разного достоинства. Нарочный выехал с ними из Москвы 20 мая 1689 г., а прибыл в Удинск (где и встретился с возвращавшимся из Нерчинска послом) 7 февраля 1690 г., когда учредившее награды правительство было уже низложено[165]. Но золото оттого не упало в цене.
«Он вернулся в другую страну» – говорят о человеке, который после долгой отлучки вернулся на родину и застал там большие перемены. К нашей ситуации это клише не подходит. Уклад жизни меняется не так быстро, как правящие кланы. Ф. А. Головин, отсутствовавший в Москве пять лет, возвратился в прежнюю Россию – чтобы вместе с мужающим Петром делать её другою.
О значении договора с цинским Китаем, подписанного в Нерчинске 28 августа 1689 г., историки спорят по сей день. Одни осуждают Головина – за нерасторопность и излишнюю уступчивость маньчжурам. Другие одобряют – за то, что в условиях военного шантажа со стороны цинских властей он сделал всё, чтобы сохранить мир с Китаем, и при этом заложил в соглашение о границах возможность их будущего – исторически справедливого – пересмотра. Современный исследователь российско-китайских отношений Н. А. Самойлов пишет: «…России пришлось пойти на существенные территориальные уступки Китаю, однако историческое значение этого договора лишь в настоящее время может быть оценено по достоинству. Данный дипломатический документ, долгое время рассматривавшийся лишь с внешнеполитических и юридических позиций, являет собой пример своеобразного исторического компромисса; компромисса двух мировосприятий, отражавших специфику столь различных культур…
В течение последующих двух веков… на границе с Китаем не было серьёзных конфликтов вплоть до конца XIX в. Цинская империя также объективно выиграла от установления мира в данном регионе…
Что же касается окончательного пограничного разграничения в Приамурье, то оно произошло в середине XIX в., когда Россия смогла возвратить территории, утраченные по Нерчинскому договору»[166].
Правительство Петра высоко оценило миссию Головина. Вынужденную уступку героического Албазина ему поставили в вину – но и только. Едва Фёдор Алексеевич прибыл в Москву, как тотчас был возведён в достоинство боярина и наместника Сибирского. По свидетельству современников, восемнадцатилетний Пётр «столько любопытствовал знать о путешествии Головина, что несколько дней сряду проводил с ним в беседах: с жадностью расспрашивал он о образе жизни народов Сибири и богатстве той страны…»[167].
Человек общительный и хлебосольный, Головин легко сдружился с Францем Лефортом, фаворитом Петра, вошёл в «ближний круг» сподвижников государя и, пожалованный генерал-кригс-комиссаром, деятельно участвовал как в «марсовых потехах», так и в подлинных сражениях. При взятии Азова он проявил способности флотоводца и личную храбрость. Но главные битвы ждали его на поле дипломатии. На Фёдора Головина легла вся черновая работа по подготовке «Великого посольства». В 1697–1698 гг. оно посетило с дипломатическими и познавательными целями несколько стран Западной Европы. Первым послом значился искушённый в европейском этикете щёголь Лефорт, швейцарец на русской службе, владевший, по дошедшим до нас данным, шестью языками: немецким, французским, латинским, голландским, английским; наконец, русским[168]. (Примечательно, что, живя в России с 1675 г., по-русски он писал латинскими буквами и к тому же косноязычно. Впрочем, не отличался грамотностью и сам Пётр, чего же требовать от его иноземного любимца?!) Обычаев и правил московской дипломатии Франц Яковлевич не знал, и его функции в посольстве оставались чисто представительскими. Головин был вторым полномочным послом, но фактически являлся главным исполнителем воли Петра, подлинного руководителя миссии, вёл вместе с ним самые доверительные переговоры, нанимал на русскую службу иностранных специалистов.
(Он и в дальнейшем покровительствовал выходцам из чужих краёв. Лучше других понимал, что без