Трагера напряглась в ожидании битвы необычайной важности. Быть или не быть ей, ка к державе, решится сегодня-завтра.
Ланс стоял, облокотившись на невысокую стену укрепления верхнего ряда обороны. Отсюда открывался превосходный вид от края до края моря. Вдали виднелся Северный форт, обороной которого командовал Регнар. Отсюда — не больше муравейника. И не подумаешь, что почти полсотни тяжёлых пушек сейчас развернуты жерлами в сторону приближающейся армады. Столько же и в Южном форте. Сила немалая, но менестрель не обольщался. Каждая браккарская каракка несёт от дюжины до двух десятков орудий, а самые большие — адмиральские — не меньше тридцати, включая установленные на верхней палубе. И кораблей прибыло столько, что невольно сердце уползает в пятки.
Ожидая, когда подтянутся музыканты-трагерцы, Ланс полной грудью вдыхал солёный ветер, подставив грудь под его холодные струи. Он не застёгивал камзол, рассчитывая быстрее проснуться. Что может быть лучше свежего морского ветра? Попытался сосчитать медленно ползущие каракки. Ветер задувал юго-западный, а эскадра шла в северо-запада-запада — почти в галфвинд. Но разве это помеха для прирождённых моряков. Считал-считал… Добрался до трёх десятков и сбился, понимая, что едва осилил четвёртую часть. Значит, огневая мощь северян превышает трагерскую в четыре-пять раз. Невесело.
— Зато восходящее солнце будет светить им в лицо, а нам в спину, — послышался хрипловатый голос.
Ланс повернул голову. Рядом стоял, ёжась под порывами осеннего ветра, комендант Южного форта — капитан Айо альт Бароу. Невысокий, кривоногий, словно райхемский кочевник, с лёгкой сединой в чёрных, как смоль волосах, и багровым шрамом на правой щеке.
— Хоть какая-то радость, — криво усмехнулся менестрель. Он не чувствовал обычного настроения, предшествующего бою — злого и азартного. Неужели он так изменился? Постарел? Или, может, просто утратил способность радоваться жизни? Хотя, какая уж там жизнь… Через одну-две стражи начнётся кровавая баня, в которой погибнут сотни, если не тысячи людей. Сильных, смелых, решительных. Браккарцев и трагерцев. И хотя Ланс от всего сердце ненавидел первых и сочувствовал вторым, на душе было паскудно и как-то кисло. Будто вместо глотка доброго вина пригубил перебродивший уксус. — Учитывая их перевес в силе, мы должны цепляться за каждую мелочь.
— Я был тогда в Северном форте, пран Ланс, — Айо альт Бароу передёрнул плечами под кожаной курткой. — Теперь я знаю, что такое преисподняя. И не боюсь её. Выжил чудом, но потерял страх. — Он провёл пальцем по шраму.
— Это оттуда? — спросил Ланс.
— Да. Ядро разбило в щебень кладку нашей стены. Меня посекло. Потерял сознание. Очнулся — вокруг трупы. Кровь, кишки, обгоревшая одежда. Клянусь святым Ягеном, я видел кусок черепа, срезанный, как топором. В нём были чьи-то мозги. Вот тогда-то и мои мозги и переменились. Сдвинулись или сползли, как кому угодно. Меня считают безумцем, а я мечтаю лишь об одном — увидеть палубу, на которой будут лежать мозги северян.
— Вряд ли вы это увидите. На абордаж мы с вами не пойдём, даже если победим. Для этого есть эскадра адмирала Жильона.
— Я знаю. Я просился к капитану Васко. Он ответил, что больше всего пользы Трагере я принесу здесь, командуя пушкарями. И отказал.
Ланс вздохнул. Когда-то он тоже ненавидел браккарцев до такой степени, что мог зубами рвать любого из них.
— Когда-то я тоже ненавидел браккарцев. Потом успокоился.
— То, что они творили в Эр-Трагере нельзя забыть и простить.
— Не буду спорить. Нельзя ни забывать, ни прощать. Но ненависть — плохой помощник в бою, когда надо не умереть зазря, а победить.
— Когда воину предлагают выбор между жизнью и смертью, он должен выбрать смерть.
— Не понял?
— Так говорил мой отец. Выбор между жизнью и смертью прост и понятен. Это как выбор между честью и бесчестьем. Слишком часто выбирая жизнь, мы изменяем сами себе.
— Кем был ваш отец? — Менестрель продолжал следить за эскадрой, которая всё приближалась и приближалась.
— Капитаном галеры «Вольная». Береговая охрана Энеко альт Юстебана. Когда мне было десять лет, он вступил в бой с двумя пиратскими каракками. Хотя мог убежать — уйти на вёслах против ветра, они бы не догнали его. Но тогда браккарцы ограбили бы купеческий караван и взяли бы на приз все суда. Мой отец между бесчестьем и смертью выбрал смерть.
— Но он, хотя бы, победил? — Ланс нашарил в кошельке на поясе зрительную трубку, которую не постеснялся снять с трупа капитана Махтуна алла Авзыз из Дома Изумрудного Яблока.
— Одну каракку «Вольная» протаранила и пустила на дно. Вторая изрешетила галеру ядрами картечью. Все моряки погибли, но купцы успели уйти и пираты их не догнали.
— Значит, смерть достойная.
Внизу за насыпными брустверами, облицованными камнем и выложенными из гранитных глыб равелинами и барбетами, хлопотали артиллеристы, готовясь к бою. Выкатывали бочонки с порохом. Конечно не все — погреб для огневого зелья располагался на глубине в добрый десяток локтей под фортом, был снабжён узким кривым лазом и тщательно укреплённым перекрытием. Всё для того, чтобы случайное ядро противника не лишила защитников укрепления боевого запаса. Пополняли морской водой здоровенные приземистые бочки. Из них будут черпать вёдрами и обливать стволы пушек, раскалённые после выстрела. Канониры забивали первые заряды. Лучше быть готовым изначально, чем суетливо закатывать ядро, когда начнётся пальба. Вспомогательная команда раскладывала переброшенные через блоки верёвки. За них будут возвращать откатившееся орудие на место. Не торопились пока только менестрели. Впрочем, их время ещё не пришло.
— Любая смерть достойная, если это смерть в бою.
— Не скажите, пран Айо. Настоящий воин, умирая, стремится захватить с собой как можно больше врагов. Просто умереть по силам любому. Умереть так, чтобы о твоей смерти слагали песни — только истинным героям.
— Я знаю. — Трагерец снова потёр шрам. — Смерть труса не будем рассматривать изначально. В моей державе предпочитают о них не вспоминать.
— В моей тоже.
— Я знаю. Аркайлцы — храбрый народ. Только после смерти герцога Лазаля им не везёт с правителями.
— Всякое бывает в жизни человека. В жизни державы тоже случаются чёрные и белые полосы. Я предпочитаю не злословить о правителях своей страны, какие бы несчастья не принесли они лично мне. Никогда. — Менестрель неожиданно вспомнил девиз Дома Багряной Розы.
Он вытащил зрительную трубку и, слегка рисуясь перед собеседником, поднёс её к правому глазу, зажмурив левый. Не сразу, но отыскал браккарские корабли, идущие