После яблока Евы, которое Адам должен был проглотить так же, как и мы много чего глотаем единственно спокойствия ради, слезы превратились в самую дешевую вещь на свете, а плач стал чем-то таким привычным, что мы особенно и не стараемся утешить плачущих. Новорожденный плачет, ибо заранее знает, как много тумаков суждено ему получить в школе; если же рождается девочка, она плачет, ибо не знает, скоро ли выйдет замуж или ей придется долго этого ждать. Юноша плачет оттого, что отец не умирает и он не может сорить деньгами; старики плачут, что не способны повесничать, как в молодые годы. Бедняк плачет, что не богат, а богатей, что недостаточно богат. И, наконец, перед смертью мы все плачем оттого, что глупо жили.
Говорят, что у человека нет ничего более благородного, чем слезы, и что человек от животного отличается токмо способностью плакать и смеяться. Это правда. Ибо во всем прочем он подобен животному. Поэтому говорят: ест, как свинья, пьет, как вол, ленив, как скотина, злой, как пес, здоров, как бык, хитрый, как лисица, мудрый, как змея, упрямый, как осел, быстрый, как белка и т. д. Лишь для смеха и плача нет сравнения в царстве животных. Человек умеет смеяться и смехом своим терзать сердце ближнего; животное этого не умеет; человек умеет плакать и выцарапывать глаза умеет; и этого животное не умеет. Смех — дитя радости, и посему иные охотно смеются, причинив своему ближнему какое-нибудь зло; слезы суть порождение печали, поэтому иные плачут, когда видят, что другие лучше их. Источник и смеха, и слез — в сердце; но у многих сердце не на должном месте, и поэтому они смеются, когда нужно плакать, и слезы проливают, когда время смеяться. И смех и слезы суть следствие живого человека; поэтому флегматики и не смеются, и не плачут. Слезы суть следствие слабости, поэтому дети и женщины по каждому пустяку плачут; смех же — порождение легкомыслия, поэтому свадьбы вершатся под смех и веселье.
Слезы и слабость по природе своей женского рода; но с тех пор, как просвещение преобразило природу и мы стали целовать женщинам руки, уступать им лучшие места, позволять, чтобы чужой мужчина провожал их домой, и слезы и слабость сделались мужского рода. То есть вначале плакала жена, когда ей угрожала опасность, а теперь плачет муж оттого, что не может уберечь ее от опасности.
Слезы представляют собой своеобразный вид оружия; поэтому женщины, которые боятся прикоснуться к ружью и сабле, к данному оружию охотно прибегают. Но удивительно, каким огромным даром командовать они располагают! Я не буду распространяться о том, что каждому известно: во многих домах мужья послушно исполняют приказания своих жен; укажу лишь на женское умение пускать в ход бесчисленные батальоны слез и вести сражения удивления достойным способом. В девичестве они плачут о потерявшейся собачонке, о своей подруге, о кошке — в сущности, о пустяках. Это первый маневр, с помощью которого они добиваются сочувствия к своим целям. На венчании они со слезами расстаются со своей родней. Это парад, который не имеет какого-либо военного значения, хотя его охотно смотрят дети и ротозеи. Когда они выходят замуж и в доме начинает командовать муж, они опять-таки пускают в ход несколько батальонов слез, которые борются за свободу и равноправие и побеждают, ибо кто может противостоять пламенному стремлению к свободе и равноправию. Однако поднявшие знамя равноправия, как водится, загораются желанием закабалить других; поэтому и жены вводят в бой новые батальоны слез и открывают канонаду слов и воплей, пока, наконец, и сам Севастополь не сдастся{1} и муж не ретируется на задний план.
Но Севастополь не так легко завоевать; зачастую самые яростные атаки не дают никаких результатов. В таком случае жены, которые обычно вцеплялись в мужнины волосы, нападали, всуе потеряв несколько батальонов слез из-за того, что в боевых действиях им не сопутствовала удача, отдают приказ к отступлению, берут в союзники притворство и нежность и новым маневром в конце концов цели достигают; но и на этот раз слезы главнейшую роль играют.
Если слезы хороши в наступлении, то еще лучше они в обороне. Редко когда слезы не помогали жене, которую бранил муж, доказать свою безусловную невиновность.
Когда жена плачет об умершем муже, она разворачивает знамя доброты, и удивления достойно, сколько людей она умеет этими слезами повергнуть к своим стопам, особенно ежели она молода и красива.
Но не всегда слезы — оружие, вне войны и торговли слезы обладают ангельски дивной, восхитительной силой. Слезы тоски и печали, слезы обиженного, скорбящего сердца, слезы обманутой, оскорбленной или проданной невинности, слезы сирот на могиле родителей, слезы чувствительности и умиления на подмостках милосердия и благодеяния, доброты и человечности, наконец, слезы брачной верности и жертвенности, слезы сожаления, любви, соболезнования — будто роса на цветах, которую утренние солнечные лучи превращают в драгоценные бриллианты. Блажен тот, у кого этот источник не замутнен злобой, завистью, притворством и мщением; еще блаженнее тот, кто слезы чужой беды и несчастья умеет смешать со слезами соучастия, утешения и помощи.
Перевод Ю. Брагина.
Детские балы
Без основания хвалится нынешний свет, а особенно некая часть Европы, своей просвещенностью и укоряет прежние века и прочие народы в варварстве и глупости. Будь это так, не научились бы мы у варваров многим вещам, которых не знали и без которых наша цивилизация сильно хромала бы.
Просвещенные испанцы считали американские народы дикарями, однако они научились у них курить. Китайцев мы должны благодарить за чай, который поначалу мы токмо в болезни да по совету врача пили; а балы, как известно, ведут свое происхождение от древних греков, а может быть, от еще более древних народов. Но и то, истины ради, надо признать, что варвары развлекаются по-варварски, грубо; а просвещенный мир все, что переймет, сразу же старается развить, пригладить и всячески облагородить. Ежели американские индейцы курят одним способом,