Обычно наши старики и старухи спрашивают: к чему эти балы детям? Невежи! Разве просвещенные люди вырастают сразу, за одну ночь, как грибы после дождя? Утенок учится плавать, пока еще не вырос; котенок, который не ловил мышей, пока был маленьким, так и не научится их ловить до самой смерти. Точно так же и ребенок, коль в нежном возрасте не привыкнет блистать, трудно ему будет потом добиться успеха. Каждая мать знает, как ей, шестнадцатилетней, впервые пришедшей на бал, трудно было подражать другим, лучше воспитанным, то есть умевшим без умолку болтать, свободно глядеть в глаза любому и всегда добиваться превосходства. То, чего ее родители по простоте душевной упустили дать ей, она стремится дать своим детям; вот вам и разумная основа для детских балов.
Ах, давайте посмотрим вон на этих маленьких, нежных, невинных деток. Сама безмятежность цветет на их щечках; природа не могла их лучше украсить. Однако матери их полагают, что этого недостаточно, они наряжают их в шикарные платья и панталончики, и нежная девочка, разряженная как обезьянка, приходит на бал. Еще дома старшая сестра учила ее, как смотреть, как стоять, как складывать губки; но на балу и другие считают себя обязанными что-то присоветовать или поправить. Теперь каждая начнет выделывать реверансы, демонстрируя, как хороши у нее панталончики; а стоящие вокруг взрослые не могут наглядеться на них и беспрестанно восклицают: «Либе фрац!»[1] А почему фрац? Почему, если скажешь: «безобразница», могут и обидеться, а если говоришь, как принято, то дамы умиляются и готовы тебя расцеловать.
Но и мальчики не уступают девочкам, правда, они несколько по обыкновению старше. Тщательно прилизанная прическа, белые перчатки, лорнет, фрак и лакированные штиблеты. «Шпицбуд[2] эдакий, как он кек![3] Уж этот сумеет найти свое счастье!»
Начинается музыка. Многие спрашивают, почему, когда играют вальс, то сначала звучит печальная мелодия, а потом ее сменяет настоящая музыка. Это совершенно естественно, ибо все мы знаем, сколько юношей и девушек разболелось от балов и погибло; поэтому музыка сначала оплакивает их, чтобы потом ее никто не мог упрекнуть. А не вредят ли детям такие танцы? Нет, детям угрожает не чахотка, а только последствия балов и одежды, стесняющей дыхание, и не мудрено, что когда они достигают четырнадцатилетнего или пятнадцатилетнего возраста, мамочки удивляются, отчего у их детей кровохаркание.
Дети, как правило, неутомимы в танцах, они легкие, и чем ребенок младше и больше танцует, тем безграничнее гордость матери. Разумеется, старшие тоже приходят на детский бал и при этом позволяют себе строить куры с юными существами. «С невинными детками?» А почему бы и нет?! Если дети в нежном возрасте учатся танцевать, то почему бы им не научиться и делам любовным? Зато потом будет проще, ибо стыдно молодой девушке не знать самого для себя необходимого.
Кто бы мог подумать, что и стыд бывает разный! Прежде считалось срамом, ежели девушка много говорит; сейчас стыдно, ежели она не умеет переговорить всех. Прежде считалось срамом, ежели девушка не вышла на зорьке по воду; сейчас девушка стыдится не воду, а хотя бы что-нибудь нести по улице. Прежде было величайшим срамом, ежели девушка не умела прясть, ткать, месить хлеб и так далее; сейчас же считается постыдным, ежели она занимается этими делами, а в игре на фортепьянах не виртуоз.
И коли от нашего воспитания мы не получили ничего иного, то, по крайней мере, добились того, что горничные стали явлением весьма редким и дорогим.
Перевод Ю. Брагина.
Перчатки
Одним из величайших доказательств того, что человек вылощен, разбирается в правилах хорошего тона и не преступает законы учтивости, являются перчатки. Нет нужды знать, что у него в голове, умно ли он говорит или глупо, учтиво или грубо, достаточно только посмотреть на его одежду, особенно на руки, и ты сразу же определишь, относится он к просвещенным людям или непросвещенным.
Родословная перчаток окутана тьмой древности, ибо люди в еще не просвещенные времена стремились защитить руки от морозов, дождя и снега; средневековые рыцари употребляли перчатки прочные, чтоб меч не натер им рук; но утонченный французский вкус сумел даже перчаткам придать изящество, они стали изготовляться из тончайшей кожи, из шелка и другой дорогостоящей материи, чтобы их даже летом можно было бы носить и чтобы они полностью соответствовали прочим украшениям.
Сербы, которые неохотно мирятся с ролью последних в просвещении, и этой моде натурально уделяют внимание. Я думаю, что только благодаря перчаткам несколько лет тому назад и нас назвали не варварами, а полуварварами, а стоит нам напялить еще брюки-гольф и гамаши, мы сразу же превратились бы в европейский цивилизованный народ. Поэтому, молодые сербы, поскольку вы охотно заимствуете у чужеземцев всякую всячину, старайтесь, чтобы ни одна модная новинка не ускользнула от вас. Просвещения в наше время достигнуть легко и дешево, и каждый торговец, каждый портной и сапожник, каждая модистка распространяют цивилизацию.
Сейчас принято много писать, и пишут тем больше, чем меньше думают. В том, что это истина, вас убедят газеты, не только нынешние, но и прошлогодние. Восемьсот печатных листов выпускается в год газет и приложений к ним, а попробуйте отыскать в них хотя бы восемьдесят умных слов. Но книгопечатание — главная колыбель просвещения; а что самые ничтожные побасенки часто становятся предметом литературных дискуссий, объясняется известной пословицей: «И из мухи можно слона сделать». Из пустой книги можно почерпнуть много знаний. Какой занимательной была бы, например, книга, в которой доказывалось бы, что кожа кошачья или какая-нибудь другая, идущая на изготовление перчаток, более красива и более благородна, чем естественная кожа руки человеческой. Подобная книга могла бы оказаться не только важной, но и пространной, ибо она объяснила бы многие вещи, недоступные нормальному разуму; например, почему человек, отправляющийся с визитом, должен натянуть перчатки, а хозяин дома не должен; почему без перчаток обедают и ужинают и почему это правило не соблюдают дамы, неотступно следующие за модой; почему клятвы дают без перчаток, а не в перчатках и т. д.
Я, будь мне предоставлено слово, распорядился бы, чтобы перчатки надевали хотя бы те,