— Когда подготовка шла полным ходом, — вновь поясняю я, — после этого и выплатил Извольскому компенсацию.
— А вам известны подробности этого, Мария Андреевна?
— Я впервые об этом слышу, но досадное недоразумение очень забавно. Представляю, как удивился Олег.
— На этом собрание объявляю завершенным. Олег Романович, Мария Андреевна, больше мы вас не задерживаем. Мы посовещаемся и направим вердикт Совету адвокатской палаты. Хорошего дня, — заканчивает встречу Ефимова.
Мы с Мироновой вместе выходим в коридор.
Останавливаемся друг напротив друга одновременно.
Ситуация немного странная и давящая. Но… наверное, мне нужно ее поблагодарить за содействие.
И ведь да, наверное, стоит, но я лишь молча ее разглядываю. И искренне поздравляю:
— Ты отлично справилась с разводом Извольской. Я в тебе не сомневался.
Слегка наклоняю голову.
— Признайся. Ты ее ко мне отправил? — Маша дергает бровью, высокомерие и насмешка в ее голосе неискоренимы. Они и раньше царапали слух, теперь же набрали яркости и неизмеримой язвительности.
— Нет. Я с ней лично не общался в начале процесса.
— Неужто все, что ты рассказывал за дверью — правда?
— Безусловно.
— Надо же, Комиссаров. Тебе настолько нужна женщина, что ты готов отказаться от победы и пошатнусь свое неподъемное реноме?
Я лучезарно улыбаюсь в ответ. Она даже не представляет, насколько права. Даже не представляет…
— Ради женщины, которая мне нужна, я готов отказаться от многого. Но хорошо, когда отказываться не приходится. А ты?
— Что… я? — недоумевает она.
— Ты все так же настолько любишь себя, что ни одному мужчине рядом не находится места?
— Сволочная у тебя натура, Комиссаров.
— Приходится держаться. Тем более что кто-то всегда готов подставить подножку. А я, смотри-ка — до сих пор не упал. Как бы ты ни старалась.
— Я ничего не сделала, Олег. В эту яму ты угодил сам.
— Но именно ты виртуозно надоумила Извольского подать жалобу. Только немного просчиталась.
Ее глаза округляются от недоверия. Она не в курсе, что мне известно об их коротком разговоре, но Извольский не умеет держать язык за зубами. Он очень жадное, кичливое, надутое и тщеславное трепло.
— Я ничего не сделала.
— Точно. Это ты умеешь. Делать, ничего не делая.
— Ты предвзят. И вообще должен быть мне благодарен. Разве не я отстояла имущество Ольги Извольской? А планы на нее, как я погляжу, у тебя далеко идущие, — язвит Миронова. Со мной она иначе не умеет. Каждый наш разговор получается таким.
— Как вы, оказывается, схожи с бывшим мужем Ольги, только о деньгах и думаете. И еще о своем «реноме», — продолжаю я, нисколько не стесняясь в выражениях. — Пожалуй, из вас двоих выйдет отличный тандем.
— Грубиян ты. Хотя должен быть мне благодарен. А так ты хорошо устроился. И дело не проиграл. И имущество в семье останется, да?
Она глядит свысока, хоть ей приходится задрать голову вверх.
— Неприятно тебе, наверное, Маш. Доброе дело сделала для меня.
Она уже, ухмыляясь, почти отворачивается, но бросает из-за плеча:
— Понятия не имею, как тебя жена терпела. С твоим сквернословием. Правильно сделала, что изменила тебе, — жалит Миронова.
— Будучи беременной? Я не сомневался, что ты оценишь.
— Что?!
Маша резко разворачивается и шагает обратно. Вплотную ко мне.
— Ой, только не надо напускать на себя такой непонимающий вид.
Я лишь отмахиваюсь, проверяя, который час. Разговор по душам с Мироновой не входил в мои планы.
— Я не знала, — прошибает она. То ли искренностью. То ли циничностью. — Олег, я правда не в курсе была.
Пожалуй, я только дал ей еще один повод с торжеством потереть ладони и позлорадствовать.
— Забудь. Это ничего не меняет.
Хочу уйти, но она останавливает меня, уложив пальцы на мое запястье. Я недовольно сбрасываю ее руку. Не могу относиться к ней бесстрастно. Знаю, что если бы у меня в прошлом была нормальная семья, ничего бы этого не произошло. Но Миронова для меня как холодная голодная змея, к которой я когда-то очень давно относился с теплом.
— Олег, я правда не знала о беременности. Да и я… ничего особенного и не говорила ей. Она сама так решила…
— Маш. Мне плевать уже. Меня ждут. Еще раз поздравляю с завершением дела. Пусть таких громких будет побольше тебе на радость.
Устремляюсь к выходу, здесь нечем дышать. Очень хочется увидеть Ольгу. Обнять ее. И надеяться, что она никогда-никогда не поступит со мной так, как поступила Катя.
Мужчина должен быть сильным. Мужчина должен быть непоколебимым. Трусость для мужчины — недопустимо! Но а что делать, если ты чувствуешь себя слабаком, который не может собрать свою жизнь по кусочкам? Что тогда делать-то?
Я вроде справился, но разговор с Мироновой пошатнул мое давно устоявшееся равновесие.
— Олег, а что случилось с ребенком? — грустно зовет меня Миронова, и я слышу стук ее каблуков за своей спиной.
Я очень хотел этого ребенка. Очень.
— Катя сделала аборт, — выплевываю в сторону и, прежде чем выйти, ловлю убогое:
— Мне очень жаль.
Мне тоже было жаль. Но жалость к самому себе и несбывшимся надеждам — отвратительное чувство.
Всю дорогу еду в тишине. Даже радио выключил. Оля по моей просьбе заранее сбросила тот адрес, откуда ее забрать. Я приехал чуть раньше запланированного времени.
Пальцы барабанят по рулю, волнение охватывает меня. Цепкий взгляд проходится по верхушкам еще голых кустарников, подмечая и набухшие почки, и начинающую зеленеть траву, и необычайно яркое сегодня солнце.
Оля немного задерживается, но я не сержусь. Как по щелчку пальцев я остановился, перестав гнаться за пылью и невидимыми целями, и задумался.
Мне сорок два. И моя жизнь сложилась именно такой, какой я хотел ее видеть последние десять лет.
Но недавний разговор с Мироновой заставил усомниться, именно ли этого я хочу. Всего того, что у меня есть сейчас? Или… нет?
От Олечки приходит СМС:
«Фух! Освободилась! Прости, что заставила ждать. Уже бегу!»
И три смайла поцелуя.
Не скажу, что я очень уж эмоциональный человек, но эти красные губы заставляют улыбнуться.
Отчего-то становится легче. Оказывается, приятно быть кому-то нужным. Не потому что ты обещаешь звезду с неба и отсудить побольше недвижимости, а просто так. Потому что ты есть.
Сбоку щелкает замок пассажирской двери.
— Привет!
Оля торопливо усаживается рядом, рассеивая своим присутствием густое напряжение салона, и тянется ко мне. Обхватывает мое лицо руками и непрерывно покрывает его короткими поцелуями. — Надеюсь, ты не злишься! Мы с коллегой немного… поспорили!
— С каким таким коллегой, ммм? — подозрительно прищуриваюсь я, ощущая одновременно и душевное тепло, и легкие сладкие уколы ревности, и долгожданное оживление, и…
Я как тот самый куст, на котором появились почки, и который вот-вот зазеленеет.
— С Денисом. Он не любит менять задуманный формат. Любит, когда все четко и по плану, а я ему объясняю, что гибкость — это идеальный способ приспособиться и подстроиться под аудиторию.
— Ну и кто победил? — роняю вопрос, уже не сомневаясь в ответе. Завожу мотор.
Оля корчит такую смешную кислую моську, что я даже успеваю рассмеяться. Видимо, одолеть незнакомого мне Дениса ей пока не удается.
— Пока он. Но у меня точно все впереди, я умею убеждать.
— Не сомневаюсь в тебе, — подшучиваю. Мы трогаемся. И я… — Оль. А ты никогда не задумывалась…
— Над чем? — с любопытством подхватывает она.
— О втором ребенке.
Выдыхаю и жду ответа.
Знаю, что прямо сейчас — это как обухом по голове, но удержаться не смог.
— Да мне как-то… Юли всегда хватало. Я не против была, но не слишком грезила вторым… кхм, ребенком. А сейчас… поздно, наверное.
Она прочищает горло и так пронзительно на меня смотрит.
— Ясно. Слушай, — перевожу тему. — А давай Юльку выцепим, если она, конечно, захочет. И все вместе рванем куда-нибудь.