И всё-таки мне не хватало Тараса, его команды, хотя бы даже Петро. Они уже не просто выполняют мои распоряжения, но и понимают, зачем и почему проводятся те или иные действия в деле охран меня и моего семейства. Впрочем, сейчас такое время, что в покушение, случившееся меньше часа назад, практически даже никто не поверит. Время бомбистов ещё не пришло. Какой-то мужик, работавший в губернаторском доме, сумел бы где-то раздобыть гранату, научиться ей пользоваться и решиться на такой грех?
Английские уши торчат в этом деле столь отчётливо, что я даже не рассматриваю иных версий.
— Мирон, — обратился я к понурившему голову начальнику охраны. — Гони в шею всех, кто проспал покушение. Ни их, ни их семей в Екатеринославской губернии быть не должно. Пусть пока с миром уезжают отсюда. В ином же случае отправлю их на каторгу уже завтра, — последовали новые приказы от меня.
По сути, то же самое я должен был сделать и с самим Мироном. Более того, первой мыслью как раз и было отправить начальника охраны на каторгу. За что? Придумал бы, документы состряпал бы. Да потому что на службе нечего мух считать! Но разум возобладал.
За всё время Мирон не допустил ни одной серьёзной оплошности. На тренировках тридцатидвухлетний боец показывал себя очень хорошо, был перспективен. Так что, если отринуть эмоции, то к чему лишать отряд хорошего бойца? Да, оштрафую его на два месячных оклада, временно понижу в должности — это станет ему уроком. А вот подчинённых, которые откровенно спали или не досмотрели мужика, накажу строго. Так, чтобы боялись иные. Чтобы в следующий раз рьяно относились к своим обязанностям. Ведь если я конфискую имущество, выгоню из губернии бойцов и их семьи — это почти приговор. Возможно, даже голодная смерть. Но без неприятных решений не обойдёшься. И так всё у нас построено на моём милосердии и щедрости.
— Доктор, вы закончили? — спросил я у Астафия Ивановича Казинцева, главного екатеринославского доктора, главврача городской больницы и директора школы медицинских братьев и сестер милосердия.
— Да, ваше превосходительство, — отвечал доктор. — Учитывая ваше головокружение, могу вынести диагноз: всё же мозг получил сотрясение. Я хотел бы попросить вас воздержаться от любых действий… Но понимаю: вы меня не послушаетесь.
— Не в этот раз, Астафий Иванович. Вы умный человек, понимаете, что обстоятельства нынче куда как серьезные. Так что мой настоятельный вам совет: всё, что вы здесь слышали, лучше забыть. И вовсе не говорить, что вы были у меня. Полагаю, денег с меня вы не возьмёте. Но я поступлю иначе: вам привезут тысячу рублей. Распорядитесь ими, как сочтёте нужным. Вникать в потребности у меня нынче нет времени. На больницу ли потратите, на свой дом или на лекарства, воля ваша. Так что распоряжайтесь сами, — сказал я.
После этих слов я резко поднялся. Действительно комната словно бы качнулась — а вернее, конечно, я сам пошатнулся от головокружения. Но я только постоял пару секунд, закрыв глаза, и всё же быстро направился в ту комнату, где шёл допрос преступника.
— Дубинцева ко мне! Срочно! — на ходу бросил я, не обращаясь ни к кому в сособенности, понимая, что сейчас рядом со мной столько охранников, что найдётся, кому исполнить приказ.
Раньше надо было думать. Теперь меня брали в «коробочку», шли по узким коридорам, двумя десятками охраняли. Но я не делал им замечаний. Разбор действий охраны будет произведён, причём тщательный, но позже.
Наверное, нормальный человек после покушения сидел бы безвылазно в бункере и заливал страхи крепким алкоголем. Если это — нормальное поведение, значит, я ненормальный. Потому что я уже вовсю думал, как ситуацию с покушением повернуть себе на пользу. И тут было множество вариантов. Уж если о пользе дела говорить… Такое покушение на себя я мог бы организовать и сам — уж больно оно было выгодное. Если, конечно, всё сделать как я — остаться в живых и не пострадать.
— Ваше превосходительство! По вашему приказанию прибыл! — отчеканил Дубинцев.
Коллежский асессор не успел и подойти, как его обступили мои охранники, уже беря под руки.
— Отпустить его! — приказал я, а потом, обращаясь к нему, добавил: — Проследуйте со мной в ближайшую комнату. Мне нужно сказать вам пару слов наедине.
Зайдя в ближайшую комнату по левую сторону коридора, я захлопнул дверь и, несмотря на начинающийся от всех решительных движений шум в голове, быстро и чётко отдал Дубинцеву распоряжения.
— Ваше превосходительство, может быть, признание преступника того, Никодима, написать дрянным почерком? Будто бы сам он это сделал, написал, стало быть? Ну а что там написать, вы мне подскажите, — проявил инициативу чиновник, которому всё ещё предстоит подрасти в чинах.
— Я не уверен, что он умеет читать и писать. Уже хорошо, если научился хотя бы расписываться. Так что пишите нормальным, разборчивым почерком, — ответил я и продолжил путь в дальнюю комнату в подвальном помещении, где и держали… кого?
А ведь Никодим, выходит, первый в России бомбист! Ещё, того и гляди, в историю войдёт. Впрочем, разгуляться такому веселью, при котором взрывают русских чиновников и власть имущих, включая и императора, я не дам. Если выживу, конечно.
— Говорить начал? — спросил я, как только вошёл в подсобное помещение, скорее, даже овощной склад.
— Так точно! — отчеканил один из охранников — казак, единственный кормилец в семье, не входивший в реестр, но пришедший ко мне на службу.
Помещение было просторным, но кругом стояли мешки с картошкой, капустой да луком. На крюках висели вяленые окорока. А на полу — кровь. Увидь такую картину моя любезная супруга, в жизни бы не стала обедать в этом доме.
— Кто тебя надоумил? Кто дал гранату? Кто научил, как ею пользоваться? — спрашивал я.
Мужик выглядел побитым, однако не слишком страшно — полежит да очухается. И не был он готов терпеть пытки, которым его в обязательном порядке подвергли бы, если б он стал молчать да запираться. Так что, вероятно, его припугнули требовательным тоном дознавателя да пару раз хорошо врезали для острастки.
Рассказ не занял много времени. Да, есть такая сила, которая не только действует против меня, но и гадит в других направлениях, чтобы ослабить Россию. В некотором роде мне даже было лестно: английский шпион уделяет внимание именно мне. Выходит, я и на их взгляд сила весомая.
Но, с другой стороны, ведь больше, чем я, армии никто не помогает. Число грузов, переданных армии, уже исчисляется тысячами. И англичане, наверняка, понимают, что это ещё не предел. Я сам для них по мощи — будто армейский корпус. Вот и выходит, что я — приоритетная цель. И ведь, сволочи, знают, что поставки и производство во многом держатся на мне лично. И что армия уже учитывает в планах всю ту помощь, которую я оказал и планирую оказать.
— А ты понимаешь, что твою семью вот прямо сейчас могут убить, как только узнают, что ты покушался на мою жизнь и выжил? — спросил я у Никодима.
— Барин, каюсь, грешен. Но выбора не было… Дочку мою снасиловали бы, жену распяли бы на кресте, как один из благородных грозил… — всхлипывая да трясясь, рассказывал преступник.
Что здесь главное? Первое: когда меня не было, английский шпион точно находился в Екатеринославе. Более того, скорее всего, он встречался с Мирским. Второе: враг использует самые грязные, немыслимые по нынешним временам методы. Третье: у тех, кто организовал это покушение, была уверенность, что Никодима убьют. Это значит, шпион просчитался. Он недооценил степень дисциплины в моей охране. Уже то, что покушение удалось провести — только лишь следствие стечения обстоятельств. На дежурство заступили новички, не до конца осознавшие, что такое служба. Дежурил бы десяток бойцов Мирона — уверен, любого остановили бы на подступах ко двору.
— Ты, Никодим, скажешь всё, что я тебе велю. Подписывать своё имя умеешь? — спросил я, когда мужик кивнул, потом добавил: — Вот и подпишешься под всеми бумагами, что тебе дадут. Я постараюсь спасти твою семью.