Этого, конечно, не хотелось бы делать. Начинать межведомственные, внутриимперские разборки — последнее дело во время войны. Но если вынудят — я пойду и на это.
Ну а пока — я уже в предвкушении того, какой будет вид у полковника Лопухина, когда я предъявлю ему документы, по которым он — злостный английский шпион, действующий на британскую разведку, да при том систематически — уже не менее четырёх лет. Между прочим, у меня есть чем подтвердить это заявление, хоть и косвенно: имеются некоторые доказательства того, что жандармский полковник препятствовал моим попыткам развить производство в губернии. Да, делал он это, скорее, по личным мотивам, короче говоря, из злобы. Но это уже не имеет значения — своей несдержанностью он сам выкопал себе эту яму.
— Папа, ну куда ты ставишь эту мозаику? Это же уголок! — возмутился Петя, когда моя рука с кусочком печатного картона дёрнулась к середине картинки.
— Прости, Петя, задумался твой папа, — усмехнулся я.
Идея с настольными играми захватила меня уже давно. Вот только для того, чтобы реализовать и это направление в коммерческой деятельности, нужно было иметь предприятие по производству картона, а также увеличить мощности екатеринославских типографий. Пресс ещё нужно было придумать и соорудить, чтобы выдавливать пазлы.
Теперь всё это есть. И начать распространение настольных игр я собираюсь именно с пазлов. Рабочее название подобных изделий — «Тесьма». По крайней мере, мой сын назвал игрушку именно так. И мне понравилось, что мой малолетний наследник уже имеет представление о таком производственном процессе, как тиснение картона.
В разработке ещё карточная игра «Казаки», а также старая добрая «Монополия». Уверен, что даже в условиях войны, при дефиците развлечений, настольные игры быстро начнут покорять умы высшего света Российской империи — а потом и мещан. Но заходить с этими забавами на рынок мы будем только тогда, когда склады будут переполнены уже готовыми изделиями. А сейчас никто не мешает мне и моему сыну, прежде всего, апробировать новый товар. Пусть Пётр Алексеевич всесторонне развивается.
— Вот, совсем другое дело, — сказал я, когда Дубинцев принёс уже третий вариант расписки Лопухина о сотрудничестве с английскими шпионами.
— Благодарю, ваше превосходительство, что высоко оценили мою работу. Готов и дальше верой и правдой служить вам и нашему Отечеству! — резко подобравшись, выкрикивал Дубинцев.
Я поморщился, выслушивая эти крики.
— У меня с вами потом будет серьёзный разговор. Одно могу сказать: вот это ваше показное рвение мне меньше нравится, чем-то, как вы на самом деле работаете. Хвалебные оды мне не нужны. Что ж вы орёте, будто на плацу, Владимир? Мне нужна чёткая и выверенная работа. Соратник, который бы думал и предлагал, а не только лишь слепо восхищался моими идеями, — сказал я и направил Дубинцева дальше трудиться.
Примерно в два часа ночи, когда маленький Петя уже давно спал, а я успел дважды задремать в кресле губернатора, были полностью готовы те документы, которые могли бы сильно ударить по двум людям — полковнику Лопухину и статскому советнику Мирскому.
Я отпустил своих писарей поспать, предупредив, что могу поднять любого из них в любое время. Поэтому они могли спать хоть в мундирах, прямо здесь, в губернаторском доме. Я же заказал себе крепкого кофе и попытался отрешиться от мыслей, что тяготили меня весь вечер.
Через полчаса, стараясь посмотреть на документы свежим взглядом, я стал их изучать — как будто бы впервые. Мне нужно было составить собственное впечатление: как на подобные кляузы отреагируют люди в Петербурге. Если уж дойдёт до столицы, чтобы обелить своё имя…
В пять утра я закончил вычитку документов, внёс правки, вызвал троих писарей и направил их срочно переписывать бумаги с учётом моих исправлений.
— Вы решили играть против меня? — с улыбкой и в полный голос сказал я, откладывая в сторону последний документ.
Я не могу судить с точностью о компетенции заместителя главы Третьего отделения Дубельта, а именно ему и предстоит изучать свидетельства о Мирском и Лопухине. Но — будь я на его месте, я бы в это поверил.
И если мы войдём в клинч в своём противостоянии, то пусть знают: я найду способ, чтобы некоторые документы попали в руки, может быть, и самому Государю Императору. Поэтому в таких условиях Третьему Отделению придётся либо начать расследование даже против своего сотрудника, либо пойти на договор со мной. Ну а я знаю, что потребовать у тех, кто задумал меня атаковать.
От обилия выпитого кофе мне пришлось задуматься о посещении новомодного по нынешним временам ватерклозета — по-нашему, людей из будущего — туалета. Я встал, направился к двери…
Звон разбитого стекла заставил меня резко обернуться. А еле уловимое шипение я узнал сразу же, кажется, ещё до того, как повернул голову.
— Граната! — закричал я. — Ложись!
Глава 20
Я сидел в столовой губернаторского дома, пока доктор перевязывал мне голову. Нет, я не получил в лоб осколком от взорвавшейся гранаты. Это всё от того, что я, уже поняв, что предотвратить взрыв или отбросить гранату обратно в окно не получится, нырнул рыбкой в приоткрытую дверь, протаранив её самым логичным орудием — лбом.
Взрыв гранаты не был особенно мощным — всё же в ней использовался простой дымный порох. Но ущерба почти не случилось, потому что я её заметил — а вот если бы я спал… или как раз перед этим не отошёл к двери…
— Господин Шабарин, ваши люди схватили мужика, что бросил гранату! Я требую, чтобы мне дали полную власть и право вести это расследование! — в столовую ворвался тот самый жандарм, которого ко мне приставил Лопухин.
Этого деятеля удалось на время изолировать во флигеле, но теперь он наверное, паразит такой, выспавшись, решил принять деятельное участие. Нет… Я вчера и рано утром пропустил удар, сегодня буду бить в ответ — сильно, и не факт, что аккуратно.
— Почему посторонние рядом со мной⁈ — взревел я. — Он пособник предателя Лопухина! Арестовать его! Опять допускаете прорехи в охране. Я сам буду решать, кого ко мне допускать!
Двое моих охранников рванули к офицеру, молниеносно опрокинули его лицом в пол и начали связывать руки. Тот, конечно, попытался воззвать к моим чести и достоинству, даже успел поугрожать, но один из охранников сунул кляп в рот этому деятелю.
Охрана сейчас была готова хоть кожу живьём сдирать с любого, лишь бы хоть как-то загладить вину за то, что допустили покушение на меня. Даже жандармский мундир им не указ.
— Марницкого ко мне приволоките. Лопухину сообщите о случившемся и убедительно попросите явиться лично. Пока к нему силу применять запрещаю, — отдал я распоряжение.
Я уже знал, кто метнул гранату в окно. Знал и некоторые обстоятельства, почему это произошло. Никодима, торговца дровами, уже с пристрастием допрашивали как исполнителя, и я с минуты на минуту ждал доклад о мотивах и заказчиках, что стояли за этим делом. Конечно же, бедный мещанин не мог сам организовать покушение, даже если б был на меня невесть как зол. Да и я не был ему ни врагом, ни даже должником — я только сегодня узнал о существовании этого человека.
А охрана… здесь было банальное головотяпство и пренебрежение своими обязанностями. Предрассветный час. Часть охраны при губернаторском доме спала, а те двое, что дежурили, не нашли причин останавливать мужика. Ему достаточно было сказать, что вот, мол, привёз дрова, и предъявить аккуратно выписанную бумагу, подтверждающую покупку — и его спокойно пропустили. Он, проезжая на телеге мимо моих окон, заметил, что я внутри. И ещё предстоит разобраться: неужели кто-то сообщил ему, что я в доме?
Этот самый Никодим действовал так: поджёг запал, бросил гранату, а сам упал на колени и начал молиться. Наверное, решил сразу замаливать грехи и приготовиться к смерти. Он был уверен, что его сразу же расстреляет моя охрана, так его убеждали. И человек пошел на смерть. Значит, мотивы, которые привели его к такому поступку, были серьезными. Но узнать их мы пока не могли.