Вот так коротко я сообщил суть письма, которое и сам получил всего пятнадцать минут назад.
— Как? Кто? Как Петя? Это что же делается? Куда смотрит полицмейстер Марницкий? А жандарм Лопухин? — запричитала Лиза, сразу же начиная искать виноватых. — А как же дядюшка? Он жив? Петя же у него был.
— Жив, — соврал я, чтобы не волновать ещё больше Лизу. — Подай-ка мне свою шляпу, и пойдём.
На самом деле я не знал подробностей произошедшего. Знал, что тесть уже мог привезти Петю в Екатеринослав, о чём мы с Алексеевым и договаривались. Наверное, тогда и была попытка выкрасть Петю.
— Зубами грызть буду этих сук, — сказал я, имея в виду англичан.
Но сам я чувствовал: что-то в этой истории было не так. И Мирский как сработал — быстро, на отлично! Может, я зря его уже списал и думал, как избавиться?
От автора:
Вышел 7 том цикла Пограничник. Бывший офицер ВДВ гибнет и попадает в СССР 80х. Чтобы спасти брата он должен стать погранцом в Афганистане. Скидки до 50% на всю серию https://author.today/work/393429
Глава 18
Я не просто спешил, я летел в Екатеринослав. И перемещался настолько стремительно, насколько это было возможно, и даже чуточку быстрее. Поэтому пришлось на одной из почтовых станций оставить Лизу и, охваченный волнением за сына, менять коней на каждой станции, стремиться поставить рекорд перемещения и добраться в Губернский город уже за три дня.
Сердце щемило от осознания того, что мог пережить мой сын. Понятно, что детская психика гибкая, но не гибкий я и собираюсь наказывать причастных очень жестко. Разобраться бы кто еще так грубо стал играть против меня. Никаких дополнительных сведений о том, что произошло, у меня не было. Поэтому в голову приходили разные фантазии, как правило, негативного содержания. Но неизменно я убивал всех и каждого, кто причастен к похищению сына.
За три дня я-таки добрался до Екатеринослава. Но мог это сделать и значительно быстрее, на часов семь. Всё же в какой-то момент пришлось немного поспать. У меня была мотивация, которая позволяла не думать об отдыхе и о еде, а вот бойцы, которые меня сопровождали, должны были и есть, и спать. Если бы у меня не было информации, что с сыном всё в порядке и он сейчас гостит у Мирского, то я бы не пожалел никого — ни людей, ни коней. Хотя очень много странного в этой истории.
И вот он — Екатеринослав. Я сразу же направился к дому Мирского, был полон надежд, что уже сейчас увижу своего наследника. Святополка Аполлинаревича не оказалось на месте, а его жена, выглядящая побитой, причем и физически тоже, но больше сломленной. Женщина, которую мне было по-человечески жаль, сказала, что её муж ещё неделю назад отбыл в Киев, с ним же был и мальчик.
Смешанные чувства накрыли моё сознание. С одной стороны, я вроде бы как должен быть благодарен Мирскому за спасение сына. Но почему же тогда Святополк таскает Петра Алексеевича Шабарина с собой? Почему не оставил со своей женой, или с кем-то другим? Наверняка он должен знать, что в моей усадьбе под Екатеринославом достаточно прислуги и нянь с мамками и есть охрана, чтобы мой наследник был досмотрен и в безопасности.
— Ваше превосходительство, к дому приближается жандармский полковник! — сообщила мне охрана усадьбы. — Задержать?
Я усмехнулся. Такой рвение! Наверное, сейчас мысленно повторяют, как мантру «хоть бы нет, хоть бы нет». Но показали, что они полностью лояльные и готовы за меня драться, будь с кем, даже с полковником Лопухиным. А иных жандармских полковников в на верст шестьсот вокруг не сыскать.
— Алексей Петрович Шабарин? — спросил меня жандармский полковник Лопухин.
— Не узнаёте? — язвительно ответил я. — Он и есть. И чем обязан столь неожиданному визиту. Более того, как я понял, грубому визиту.
Я был в своём доме, решив переодеться и подождать, пока прислуга соберёт необходимое количество еды в дорогу для меня и для полусотни бойцов, которая меня сопровождала. Приезд Лопухина был для меня большой неожиданностью. Его вовсе не должно было быть в Екатеринославе.
В последнее время он предпочитает чаще бывать в Киеве, чем в Екатеринославе. Оно и понятно: мы с ним общего языка за последние четыре года так и не нашли. Полковнику приходится мириться с моим существованием и с тем, как я двигаюсь по карьерной лестнице. Ну а я считаю его просто бесполезным паразитом. Ни одного шпиона не поймал, но и особо не вредил. Так, получал оклад, получал он и откат, своего рода плату за то, что Третье Отделение не мешается под ногами.
— А я не хочу узнавать предателей Отечества! — сказал Лопухин. — И вовсе вынужден разговаривать.
— Предпочитаете стреляться, шпаги, или просто в морду дать? — сказал я, машинально приоткрывая кобуру револьвера. — За такие обвинения спрос будет с вас, полковник.
Я говорил, а сам уже сжимал рукоятку оружия.
— Вы допустите того, что пристрелите меня при исполнении? — Лопухин старался держаться гордо и старался не показывать своего страха.
Вот только он боялся. Я, словно зверь чуял страх человека. Но насколько страх этого персонажа силён, если он позволяет себе произнести такие слова? Обвинить меня в предательстве? Это же невообразимая чушь. Что-то здесь явно не так. Или я усложняю и Лопухин только лишь пробует свести счеты?
— Сударь, потрудитесь объясниться! — потребовал я. — Ваши обвинения столь серьезные, что я могу неповиноваться и счесть вас умалишенным.
— Уберите сперва оружие, прикажите своим бандитам подкинуть ваш дом и ждать вас где-нибудь, скажем, в Павлодаре, — сказал Лопухин. — А уже после объяснения.
— Не извольте трястись от страха, господин губернский жандарм. Не бойтесь меня и моих людей. Если бы я хотел, то вы уже давно кормили рыб в Днепре. Я даю вам слово, что если за вашими оскорблениями стоит хоть что-то, то вы выйдете из моего дома живым и здоровым, — сказал я, извлекая из кобуры револьвер и кладя его на ближайший столик.
— Угрозы? — полковник чуть попятился назад.
— Нет, я не угрожаю, я объясняю. Вы нарушили достаточно норм приличия, чтобы я имел право защищаться и даже грубить.
Уже то, что Лопухин пришёл ко мне в дом, когда я его не звал, может быть поводом для дуэли. Так как полковник проявляет ко мне неуважение. Правда, сколько уже было желающих дуэлировать с Лопухиным, но всем, ссылаясь на своё служебное положение, полковник отказывал в драке. Для жандарма подобное отношение к дуэлям даже прощалось обществом. Вот остальных, тех же военных, пусть они и на службе, осудят и клеймят трусами за отказ от права отстоять свою честь.
— Итак, я требую! — сказал я.
Лопухин чуть помялся, но я уже столько сказал, что единственным способом как-то выйти из положения было начать более конструктивный диалог.
— В мои руки попали документы, которые неопровержимо указывают на вас, как на английского шпиона, — Жандарм говорил и злорадно ухмылялся, наверное, реагируя на то, что я опешил от таких заявлений. — Чего только стоит записка английскому шпиону Эдварду Джону Уэлскимби. Между прочим, барону. Так что подделку я исключаю. Мы уже знаем, что где-то здесь промышляет такой шпион. Вот он… С вашей помощью шпионит. Оттого и поймать не можем.
— Поймать ты его не можешь потому что не работаешь. А в остальном… Что, Лопухин, дождался? Ты так давно искал повод, чтобы со мной поквитаться? Но это полная чушь, что бы ты ни говорил. Нет в Екатеринославской губернии человека, который бы сделал для России больше, чем я. Не боишься воевать со мной? — жёстко сказал я.
На самом деле абсолютной уверенности в том, что я смогу себя быстро обелить, не было. Кто-то очень хорошо против меня играет. Пусть состряпать бумагу, где я якобы соглашаюсь сотрудничать с англичанами — это плёвое дело. Однако, в реалиях современного мира, если на документе есть подпись дворянина, уж тем более какого-то английского барона, то этому документу верят. А еще почерк далеко не всегда может убедить, что я не писал бумагу. Она может быть написана, ну а подпись… Я не знаю, но думаю, что специалистов почерковедов в этом времени нет.