Мирский кивнул, разрешая ему присесть. Перед временным главой Екатеринославской губернии сидел мужчина средних лет, высокого роста, в безупречном гражданском платье. Когда-то Святополк Аполлинарьевич уже встречался с этим господином. Причём дважды. Они с ним неоднократно ужинали, беседовали. И неглупый статский советник, чей разум поглощался нынче лишь ненавистью и завистью к вице-губернатору Шабарину, понимал, что визитёр, представившийся Дмитрием Ивановичем Шинкевичем, был всё ж таки крайне странным человеком. Был момент, когда Мирский даже заподозрил в нём шпиона.
Вот только Святополк Аполлинарьевич никогда не разделял мнение Шабарина о том, что уже прямо сейчас французы или англичане могут шпионить в Екатеринославской губернии, чтобы выяснить причины настолько бурного производственного роста в регионе. Да и Мирскому было ровным счётом плевать на такую возможность. Вот был бы он губернатором, была бы у него такая жена, как Елизавета Дмитриевна, а лучше бы она была лишь только постельной подругой, вот тогда о каких-то патриотических чувствах можно было бы думать. Тогда это имело бы смысл, это несло бы его имя дальше, выше. А так — это всё пустое. Он верой и правдой служил Воронцову, считая, что служит Отечеству.
Если же он не нужен Воронцову, значит, Святополк не нужен и Отечеству, значит…
— Чем обязан вашему визиту? — спросил Святополк Аполлинарьевич Мирский.
Он даже не догадывался, кто приглядывает за губернией, но отметил: все встречи с тем, кто теперь сидит напротив, проходили в то время, когда Шабарин был в отъезде.
— Разные мотивы привели меня в Екатеринослав. Вот, к примеру, ваш «Архимагаз». Это же удивительное место. А как вкусна и изящна на вид телятина в ресторане «Морица»! А сколь искусно в Екатеринбурге готовят потат? — явно заговаривал Мирскому зубы мужчина. — Еще нигде я такого картофеля не ел.
— Переживали, что не могли приобрести добрых револьверов в Луганске? — Святополк Аполлинарьевич вспомнил часть одного из разговоров с Шинкевичем. — А нынче ваших переживаний уж нет?
— Но я же не знал, что такие чудные пистолеты производят не в Луганске, а в поместье Алексея Петровича Шабарина, — сказал Дмитрий Иванович, разводя с улыбкой руками. — Однако уж таков я, всегда добиваюсь своего. И небольшая партия шабаринских револьверов куплена. Надо же, экое название… «Шаб-2». Не звучит нисколько.
От внимания гостя не укрылось то, как отреагировал Мирский на упоминание имени вице-губернатора. С трудом удалось представляющемуся Шинкевичем скрыть радость, что он не ошибся. Теперь было кристально ясно: Мирский ненавидит вице-губернатора, и те слова, что были Святополком произнесены при последней их встрече в трактире, не утратили актуальности.
Уже больше двух лет Екатеринославская губерния была под пристальным вниманием Шинкевича. Неугасающий интерес к деятельности Мирского и его вербовка были выбраны как те мероприятия, которые могли бы значительно помочь в осуществлении запланированных мероприятий. Ему, английскому шпиону…
Эдвард Джон Уэлскимби начал работать в русском направлении достаточно давно, поэтому не имел акцента, а если в каких словах и бывал неточен, то скрывал это под привычкой к французскому языку. Этим никто не смог бы выделиться в русской среде, где французский зачастую казался настоящим родным языком. Времена меняются, царь Николай всё больше ратовал за то, чтобы русские люди говорили на русском языке, хотя бы писали приказы, распоряжения и законы на языке Пушкина. Но быстро заставить элиту переменить язык — сложная задача.
— Мы можем поговорить с вами более откровенно? Во время предыдущих встреч с вами я понял, насколько вы тяготитесь участью быть всегда подле вице-губернатора, при этом не иметь от него даже слов благодарности за всё то, чем он, этот господин Шабарин, обязан именно вам, — сказал гость и внутренне поморщился.
Всё-таки слишком откровенно прозвучали слова. Что, если в отношениях между статским советником Мирским и вице-губернатором Шабарином произошли изменения? Что, если Святополк уже не считает себя обделённым, как тогда, когда в пьяном угаре изливал душу практически незнакомому ему человеку?
Эдвард Джон был опытным агентом и умел очень быстро входить в доверие к любым людям. Он уже на второй, якобы случайной, встрече смог разговорить Мирского. Правда, для этого пришлось изрядно подпоить статского советника. Англичанин лишь опасался пробовать заводить знакомство с самим вице-губернатором Шабариным. Шпион действовал только тогда, когда губернатора либо не было в губернии, либо он был далеко, решая вопросы на окраинах.
— Для того, чтобы я смог с вами откровенно разговаривать, я должен всё-таки узнать, кто вы есть на самом деле. Извольте только не тратить время, объясняя, что вы лишь дворянин откуда-нибудь из-под Витебска или Могилева, занимающийся коммерцией, — Мирский, решившийся, как ему казалось, проявить некоторую прямоту и дерзость, даже не предполагал о том, что стоит на грани жизни и смерти.
Если вербовка пройдёт по негативному для англичанина сценарию, то гость готов зачистить весь дом губернатора, убить здесь всех и скрыться. Благо, что тут находилось всего лишь три человека, наиболее приближенных к Мирскому. Два боевика англичанина, стоящие у дверей кабинета губернатора, готовы к силовому решению вопроса. Тем более, что за окном лил дождь, гремел гром, и выстрелы точно никто не услышит. А потом Уэлскимби успешно покинет пределы Екатеринославской губернии и направится на Кавказ, где уже скоро, в течение двух недель, должна была состояться высадка турецких войск в районе Сухуми.
— Так вы всё ещё ненавидите этого никчёмного Шабарина? — откровенно спросил англичанин. — Того, кто украл у вас славу и кто оказался неблагодарным — после всего, что вы для него сделали?
Последовала пауза. Святополк Аполлинарьевич не спешил признаваться в таких щекотливых чувствах столь открыто, несмотря на то, что ему хотелось кричать о своей ненависти к Шабарину. Англичанин точно наносил удары по психике статского чиновника.
— Может, вы предложите мне выпить? — учуяв запах алкоголя от Мирского, предложил гость. — Признаться, погода…
Он повёл плечами — мол, сыро и зябко сегодня.
— Вы так и не сказали, кто вы, — заметил временный хозяин кабинета, доставая из-под стола отполовиненную бутылку французского коньяка.
— Выпьем, и я во всём вам признаюсь! — улыбаясь, сказал Эдвард Джон.
Мирский поджал губы, но, уже держа в руках бутылку, спорить не смог.
— Ну же, любезный Святополк Аполлинарьевич, к чему эти ужимки? Наливайте по полной! — сказал гость, когда Мирский налил лишь по трети в два выставленных бокала.
После буквально секундного размышления временный хозяин кабинета налил коньяку доверху. Выпитое ранее требовало соседства с новой порцией алкоголя. И приход странного и даже опасного гостя — это не повод отказываться от призыва организма.
— За то, что справедливость должна восторжествовать! — произнёс тост Эдвард Джон.
Не спеша, мелкими глотками, немного покривившись, Мирский пил коньяк, обдумывая кое-что, показавшееся ему странным.
Пока мужчина напротив не произнёс отчество Святополка, Шинкевича нельзя было считать никем другим, как русским. Но… И ведь визитёр был трезв. И ладно бы прозвучал акцент польский. Всё же Шинкевич — литовская фамилия. Или же это был бы французский акцент, который нет-нет да проскакивает и у самого Святополка — слишком част в обиходе этот плавный и прекрасный язык. Но английский…
Может быть, Шинкевич и правда простудился под этим ливнем? Нет, нет. Мирский отпил ещё, тёплая волна ударила его — и вдруг он решился.
— Вы, наверное, подданный его королевского величества, короля Англии?
И поставил бокал на стол так резко, что едва не сломал ножку.
Эдвард Джон напрягся, его рука невольно потянулась к наплечной кобуре, которая была скрыта под строгим серым пиджаком. И это движение не прошло мимо внимания Мирского, несмотря на то, что взгляд Святополка Аполлинарьевича всё больше плавал по мере действия алкоголя.