В Одессе я решил провести пять дней и после отправиться не в Екатеринослав, а сначала в свое имение. Давно там не был, между тем, у меня должно было скопиться большое количество фуража, продуктов, даже оружия, которое закупалось и шло на склады мастерской. Ехал туда просто отдохнуть перед годом или годами испытаний.
Возможно, нужно было сидеть и ждать с моря погоды в расположении русских войск, но я однажды вошёл и откровенно спросил у Паскевича, собирается ли он начинать активные боевые действия. На удивление, мне ответили, что месяца два действий не будет, если только турки «сильно озорничать не станут». Поразительная позиция в войне, на кону которой стоит будущее, а как бы и не само существование Российской империи!
Но я собирался делать свое дело. У меня были списки, что необходимо армии прямо сегодня, если не вчера. И эти списки нужно удовлетворить. Уже скоро должен будет отправляться обоз в Южную армию. Но нужны деньги, чтобы купить все нужное — а в таких списках были лопаты, топоры, пилы, гвозди, веревки, которых не хватало в армии, также уксус, водка и вино — и не для застолий, а для хоть какого-то обеззараживания воды. Также нужны и телеги.
Еще мне важно проверить готовность ландмилиции воевать — ну или хотя бы стоять на постое в Александровске, чтобы при необходимости вступить в бой, а не разлагаться морально. Проверить нужно картечницы, которые наладили в мастерских моего поместья. Много дел, но все равно хочется немного отдохнуть, оставить свои дела в должном виде… Написать завещания, да и повидать крестников нужно. Настасья Матвеевна, в девичестве Картамонова, уже третьего родила, вновь меня в крестные отцы взяла, даже дождалась, когда смогу вырваться на два дня домой. Живет-то Настасья Матвеевна со своим мужем в поместье отца, Матвея Картамонова.
Да и Маша, Мария Александровна Коровкина, в девичестве Садовая, также живет в моем поместье, по большей части. И вновь я крестный ее сына. Но что-то неладно у меня на душе.
Я ехал и поторапливал свой обоз. Может, переживания Лизы так сказываются. Словно предчувствие плохого… Войны ли?
Глава 16
Святополк Аполлинарьевич Мирский сидел в кабинете губернатора Екатеринославской губернии и в полном раздражении листал те бумаги, которые он изъял из тайного шкафа вице-губернатора Алексея Петровича Шабарина.
— Вздор! Нелепица! Глупость! Ненужность! — каждый документ был наделён своим эпитетом и тут же отброшен на пол.
Порой слова, произносимые статским советником, были такими, что и не каждый мужик отважился бы произносить вслух. А в кабинете губернатора такое и подавно никогда не звучало.
— Ничего нужного, — усталым голосом констатировал Святополк Аполлинарьевич.
Он встал из кресла, подошёл к окну и посмотрел во двор губернаторского дома. Лил сильный дождь, ещё недавно гремела гроза, будто предвещая приближение чего-то определённо нехорошего. В последнее время статский советник Мирский стал всё больше обращать внимание на различные народные приметы, видеть тут и там предзнаменования. Так что сейчас он с тревогой смотрел на то, как увесистые капли дождя нескончаемым потоком сыпались на землю, моментально образуя глубокие лужи.
Мирский сильно растерял свои позиции за последние несколько лет. Если раньше он считал, что у него впереди удачная карьера, стать чуть ли не преемником светлейшего князя Воронцова, то теперь он видел, что просто забыт. Святополк Аполлинарьевич понимал, что он уже никому не нужен.
Когда-то, четыре года назад, статский советник Мирский считал, что его назначение быть ангелом-хранителем молодого выскочки Шабарина — это только лишь краткосрочный этап, чтобы стать намного большим. Мирский не показывал, насколько ему нравилось иметь при себе многие бумаги, которые могут, как ключи, открывать любые двери и заставлять любых людей, по крайней мере, в южных губерниях, делать то, что говорил им статский советник.
И теперь Святополк Аполлинарьевич искренне считал, что именно он сделал Шабарина таким, каким его сейчас видят все остальные. Шабарин всем представляется деятельным, энергичным вице-губернатором, богатейшим человеком, которому благоволит сама судьба и Господь Бог вместе с ней. Теперь уже не нужны те документы, те записки и письма от светлейшего князя Михаила Семёновича Воронцова, которые ранее служили универсальными отмычками для любых чиновничьих дверей. Шабарин эти двери сейчас открывает мановением руки.
— Я тебя породил, я тебя и убью! — словами из зачитанного до дыр произведения «Тарас Бульба» высказал свой настрой Мирский, возвращаясь к рабочему столу.
Зависть — одно из самых пагубных чувств человека. Тот, кто завидует, всегда будет желать зла объекту зависти. Месть нередко побуждается именно завистью — ещё давно английский бард звал её зеленоглазым монстром.
— Породил… и убью! — произнёс еще раз статский советник Святополк Аполлинариевич Мирский.
Он углубился в чтение ещё не отброшенных бумаг, всё-таки надеясь на то, что увидит нечто компрометирующее Шабарина. Через полчаса Мирский со вздохом позвал своего помощника, чтобы тот собрал разбросанные листы и отнёс папки на место, в кабинет вице-губернатора.
Выпив большой бокал французского коньяка, Святополк Аполлинарьевич вновь погрузился в свои мысли.
Князь Михаил Семёнович Воронцов не ответил на последние два письма, которые ему послал Мирский. Не так сложно догадаться о причинах молчания бывшего покровителя. Такова суровая политика — в тех кругах всегда избавляются от ненужных людей. Неужели и Мирский таким стал? Шабарин уже во всём заменил Святополка Аполлинарьевича!
— Лиза, Лизонька, Лизетта… Ты ещё не знаешь, но будешь моей! — произнёс Мирский, вновь наливая в бокал коньяку.
Святополк Аполлинариевич ненавидел свою жену, невзрачную, молчаливую, мирящуюся со всеми невзгодами женщину. В отношениях с женщинами ему нужна была страсть, война, противостояние. Но, ранее казавшийся выгодным, брак на деле предстал сущим испытанием и для Святополка, и для его супруги. Он уже не считал зазорным поднять руку на опостылевшую жену.
Будучи отцом мальчика трех лет и двух дочерей семи и девяти лет, Святополк Аполлинарьевич так и не сумел вкусить отцовской любви. Он старался, он искал в глубинах своего сердца то, за что он должен и обязан любить своих детей. Но сперва сильно сокрушался, что жена так и не предоставила ему сына-наследника, искренне считая, что именно в этом и кроется суть их семейных раздоров. А после, когда родился мальчик, оказалось, что и этот ребёнок не принёс в семью благополучия.
И тогда, завидуя успехам Шабарина, Мирский обратил пристальное внимание на его, как на грех, прекрасную супругу. Лиза была, мало того, что удивительной красоты женщиной, ещё и той, кого хотел бы видеть рядом с собой Мирский. Почему эдакая краса и грация с острым взором досталась Шабарину, носит теперь его фамилию — а не стала Мирской? Да ведь потому с нему все деньги и успехи и липнут!
Мирский же был в своих глазах и умён, и хорош, но невезуч. Это его вызывали бы к императору, это он должен был иметь столько денег и паёв в предприятиях Екатеринославской губернии, это он должен был снискать — да и, верно, почти снискал — уважение у всех помещиков южных губерний. И Елизавета Дмитриевна улыбалась бы ему…
В шуме ниспадающих с неба капель дождя Святополк Мирский не услышал перестука колёс подъезжающей к дому губернатора кареты. Оттого, когда помощник сообщил, что к Мирскому пришёл некий господин, Святополк Аполлинариевич растерялся, взгляд его заметался по кабинету, он привстал было и замер. Он-то был уже в изрядном опьянении.
Встряхнув головой, статский советник, ныне заменяющий губернатора в Екатеринославской губернии, быстро убрал коньяк под стол и повелел пригласить гостя.
— Вы? — удивился статский советник, когда увидел на пороге статного высокого мужчину с идеальной выправкой, которую можно было бы сравнить с офицерской.
— Да, это я! — приветливо улыбнулся мужчина, показывая жестом на стул.