– Я не прошу верить каждому слову. Прошу лишь занести в протокол то, что я говорю. А говорю я как на исповеди.
– Я не поп, и ты не грешница с сеновала! Я следователь и верю только документам. А иногда и свидетелям. У тебя нет ни того ни другого.
– Документы мы оставляем в части перед вылетом на задание. Документировать полет, извините, не было времени. А свидетель у меня есть. Это мой ведущий майор Владимир Бобров. Он видел, как меня сбили, и может это подтвердить.
– Может, если остался в живых. То, что тебя сбили, я и без него могу в это поверить. Но как ты оказался у немцев – живой, здоровый, с оружием в руках? Есть директива о том, как следует действовать летчику, приземлившемуся на вражеской территории. Уходить в леса, искать партизан, отстреливаться до последнего патрона, а последнюю пулю – себе. Ты нарушил все пункты и сдался врагу.
– В плен я попал полуживой.
– Справка от врача есть? – усмехался «добрый» следователь.
– Я в десятый раз сообщаю, что летал на «аэрокобре», а она, зараза, не прощает, когда летчик ее покидает. Бьет хвостовым оперением до смерти. И меня шандарахнуло, поэтому приземлился как куль – без сознания. Таким меня и нашли и пистолет первым делом забрали.
– Ага, а потом тебе дали нюхнуть нашатыря, и ты очухался. А потом заботливые фрицы дали глотнуть тебе шнапса, и ты пошел. Кому горбатого лепишь? Знаешь, сколько я таких историй наслушался? Вон, посмотри вокруг, сколько таких в «бессознательном» состоянии в плен попали! Тысячи и тысячи! И у каждого либо «патроны кончились», либо сознание подвело. Всех, как одного, подобрали контужеными и в лагерь принесли. Никто и рук не поднимал… Вот я и говорю: один поступок может рассказать о человеке больше, чем тысяча слов.
– Так я и совершил такой поступок! Самолет угнал, товарищей спас!
– Верю! Верю… Я, братец ты мой, виню не тебя, а себя за то, что верю. Понимаешь это? Себя виню, а не тебя. Ты врешь, выкручиваешься, это понятно, это естественно. Но когда я стану тебе верить всерьез, я потом себе этого не прощу… Работа у меня такая – не верить! Почему я тебе должен верить, когда боевые летчики, не чета тебе, капитаны и майоры, как один, говорят, что угнать чужую незнакомую машину без подготовки – невозможно. «Хейнкель» не мотоцикл, сел, крутанул и поехал. То есть полетел…
– Но я же готовился, присматривался, изучал.
– Не ты готовился, а тебя готовили. И готовили, видимо, неплохо, раз сумел перелететь… Запомни: у каждого святого есть прошлое, у каждого грешника есть будущее. Так моя бабушка говорила. И была права. Я всегда даю своим подследственным шанс на будущее. Второй шанс у каждого из вас есть. А вот насчет третьего шанса – дудки! Поэтому давай колись!
Но Девятаев не «кололся», да и виниться ему было не в чем. Кривоногову тоже не верили. Никому из членов его «экипажа» не верили.
– Все вы в сговоре! – подменял «доброго» следователя «злой». – Насмотрелся я, наслушался про «ВВС – страну чудес»… Отвечай: где тебя готовили и кто готовил? С каким заданием перелетел линию фронта?
– Готовили меня в Оренбургском училище летчиков имени Чкалова. И перелетел я по-чкаловски. Как учили командиры…
– Ты давай не выпендривайся! Вас тут таких – армию можно укомплектовать. И все невиновные. Один невиновней другого. Вы тут немцам служили, а мы – Родине. Вы им сапоги разнашивали, чтоб шагать по нашей земле удобнее было. А наши бойцы свои сапоги до дыр истаптывали, пока до немецкой земли дошли… Есть разница? Вот в чем конкретно твоя работа состояла?
– Мы на аэродроме воронки землей засыпали.
– Ага! Чтобы немецким самолетам было сподручно взлетать и наши войска бомбить! Врагу подсоблял!
– Если чем и подсобил, так все это покрыл девятью сбитыми самолетами. И десятый им еще угробил, – не сдавался Девятаев.
– Насчет девяти самолетов – это мы еще выясним. А вот то, что ты казачок засланный, сомнений у меня почти нет. Как, впрочем, и доказательств тоже. Но найдутся добрые люди – выведут тебя на чистую воду!
– Выводить меня некому и не на что! – стоял на своем «самый старший из всех лейтенантов», как называл его в шутку Иван Кривоногов. Где он теперь? Тоже «фильтруется» или уже «отфильтровался»?
– Колись давай, колись! – наседал очередной следователь. – Куда летел? С какой целью? Какая задача была поставлена перед диверсионной группой?
Девятаев вел свой очередной бой, который навязала ему его слепая фортуна. Пытался пробить глухую стену государственного неверия с той же отвагой и стойкостью, с какими преодолевал все препоны на своем воздушном пути из Пенемюнде. И пробил. Почти пробил. Почти убедил, что он не засланный казачок. Не сказали ему ни «да», ни «нет». Но и это уже было победой. Смершевцев невольно подкупали та прямота и та уверенность, с которой он держался на допросах. Глаза не бегали…
– Ладно, пилот, закрываем шарманку, – сказал «злой» следователь. – Ни вашим ни нашим. Дело тебе шить не будем. Поезжай домой. Но про службу забудь. И про небо тоже…
Лязгнули буфера теплушек. Ну и прощай клятая неметчина, прощай Германия, чужая сторона, со всеми своими Гитлерами и Герингами, со своими рыжими и ражыми лагерфюрерами и прочими чурбанфюрерами, с лаем овчарок и криками «Шайсе!» («дерьмо»), «Хальт» и прочими «хенде хохами». Век бы тебя не видать со всеми твоими «заксенхаузенами» и «узедомами»!
Брест, первый родной город, перекресток дорог, милая уху белорусская речь… В Белоруссии войну начинал, в Белоруссию и после победы вернулся!
В Бресте состав из Германии долго менял колесные пары, подходящие для широкой русской колеи. В теплушках гадали: куда дальше? Большинство сходились на том, что поезд пойдет через Минск на Смоленск и далее на восток, в Сибирь, может быть, через самую Москву. Другие считали, что от Смоленска повезут на север, в сторону Ярославля и Архангельска. Девятаев мечтал о казанском маршруте, но вслух ничего не высказывал. Ошиблись все. Едва поезд встал на нормальные колеса, паровоз двинулся в сторону Пскова и пригнал эшелон в город Невель.
Старинный русский городок, преддверие Белоруссии, весь в храмах, монастырях, часовнях и синагогах, полудеревянный, полукаменный, изрядно побитый немецкими бомбами. На перрон небольшого вокзальчика выпустили сразу всех пассажиров – почти пять тысяч бывших военнопленных, а ныне «спецпоселенцев».
М.П.Девятаев:
«Встречали нас, как героев: музыкой, цветами и поцелуями. Секретарь обкома партии тогда еще Старорусской области речь произнес, пожелал трудовых успехов… Приезжих разделили