И еще один казанский приоритет: впервые в авиационной промышленности СССР была создана рентген-установка для визуального просвечивания моторных блоков.
В моторостроительном производстве был смонтирован «принудительный» конвейер для сборки двигателей. Через каждые пятьдесят минут с него сходил готовый двигатель.
Так в тяжелых условиях войны в Казани рождались новые технологии. Помимо всего прочего – специалисты это поймут! – в механических цехах создали механизированные поточные линии, а в термическом цехе ввели в эксплуатацию печи для цементации коленчатых валов и для закалки гильз блоков. Но самая засекреченная часть завода располагалась в Особом конструкторском бюро двигателей. Особым оно было потому, что его курировали органы НКВД – 4-й спецотдел. Под его эгидой работали враги народа Сергей Павлович Королев и Валентин Петрович Глушко.
Глушко возглавлял Спецбюро с 1940 года. А Королев был заместителем главного конструктора по летным испытаниям. Это был их личный фронт, фронт научно-исследовательских работ.
В 1945 году за образцовое выполнение правительственных заданий Казанский авиазавод был награжден орденом Ленина.
А на территории бывшего ракетодрома в Пенемюнде стоит памятный знак в честь героического полета русских пленников. На нем выбиты имена Девятаева и девятерых его соратников. Немцы пока не тронули этот памятник. Оставили, видимо, себе в назидание…
Вконец промерзшие на ветру Королев и Девятаев укрываются в пустом капонире.
– Вот отсюда мы и стартовали, – говорит Девятаев. – Даже кострище наше сохранилось. А вот этой штукой долбанули вахтмана…
– Я тебе верю, Михаил. Но, прости, пока ничем не могу помочь…
Королев снимает с погона эмблему-крылышки и прикалывает ее к пустой петлице девятаевской шинели:
– Вот. Возьми на память.
Девятаев разводит костерок. Королев, весьма довольный осмотром ракетодрома, достает из кармана шинели фляжку, наливает в колпачок-стаканчик коньяк:
– Ты вот сумел вырваться. Молодец! Теперь мне предстоит то же самое – вырваться…
– Куда?
Королев показывает рукой в небо:
– Туда! Подальше от этой земли, как в песне поется. Ну, давай – за удачу!
Выпили, согрелись.
– Может, вертухая позовем? – предложил Королев. – Замерз, поди, нас поджидая. Эй, старшой, давай к нам на огонек!
Энкавэдэшник прибежал легкой трусцой. Ему налили. Королев кивнул ему:
– За удачу!
– За победу! – крикнул старший лейтенант. – Вчера Япония подписала акт о капитуляции! Победа-а-а!!!
Он достал пистолет, Королев тоже. Пальнули в небо и налили еще – до последней капли – из фляжки. А Девятаев стоял и плакал. Быть может, впервые в жизни…
Историческая справка
Трофеи – детали ракет, из которых впоследствии была собрана целехонькая Фау-2, – доставили в Казань. Ее двигатель, кстати, до сих пор хранится в Казанском технологическом университете как феномен конструкторской мысли. Два года спустя, в ноябре 1947 года, состоялся первый пуск трофейной ракеты, восстановленной советскими и пленными немецкими конструкторами. Она пролетела 207 километров, отклонившись от курса на добрых тридцать километров, и разрушилась в плотных слоях атмосферы… Еще через год на полигоне Капустин Яр прошло успешное испытание уже первой советской ракеты, которая (чего, говорят, не любил признавать Королев) была полной копией Фау-2. В 1957 году СССР запустил на орбиту первый искусственный спутник и получил возможность донести ядерный заряд до любой точки земного шара. За десять лет советские ученые в области ракетостроения вырвались далеко вперед, оставив в хвосте даже американских коллег, коими руководил тот самый Вернер фон Браун, вывезенный вместе с чертежами из Пенемюнде.
Глава восьмая
Следствие ведут знатоки…
А потом с друзьями-конвоирами он снова вернулся в фильтрационный лагерь. Дальняя дорога их сдружила, и бойцам было даже странно, что такого душевного и своего в доску человека надо снова отправлять в зону, за «колючку».
Допросы продолжались каждый день. А иногда вызывали и ночью.
Его пытались уличить во лжи: не мог летчик-истребитель без специальной подготовки пилотировать тяжелый самолет. Приглашали бывалых летчиков из ближайших авиачастей в качестве экспертов. Те внимательно выслушивали рассказ Девятаева и недоверчиво качали головами. Тощий изможденный человек, весом всего в 38 килограммов, не мог поднять в воздух тяжелый самолет неизвестной конструкции, вести его, уклоняться от погони, совершать противозенитные маневры, а затем посадить его на необорудованной площадке. Не мог, и все! Это не укладывалось ни в какие понятия, тем паче – инструкции.
Смершевцы, разумеется, верили летчикам, а не подозрительному лагерному доходяге.
Девятаев выходил из себя, рассказывал, как он предварительно изучал «хейнкель», называл авиаприборы по-немецки и объяснял, что заучивал их названия по шильдикам. Но это еще больше укрепляло следователей в их подозрениях: «Хорошо обучали тебя в абвере, гада. Все запомнил».
Следователи не за страх, а на совесть изучали всю его подноготную. Припомнили и учебу отца в Копенгагене, всплыла и не подтвержденная «связь с немецкой разведкой» в 1937 году. В свете новых подозрений та давняя история с пропавшими переписными листами приобретала весьма зловещее звучание. А ответы на запросы следователей в гвардейский полк покрышкинской дивизии, как назло, не приходили и не приходили. То ли полк расформировали, то ли фельдегерская почта так работала?..
И было такое же ощущение, как в Кляйнекёнигсберге, когда в туннеле подкопа наткнулись на канализацию, когда все они, так и не состоявшиеся беглецы, чуть не с головой окунулись в зловонную жижу…
По рабочей версии следствия, дело Девятаева представало таким образом: летчик преднамеренно выпрыгнул с парашютом над вражеской территорией, где действовали подразделения власовской армии. Попав в их ряды, он согласился пройти обучение в лодзинской спецшколе абвера. Затем прошел дополнительную подготовку по пилотированию тяжелых самолетов типа «хейнкель». Его готовили для операции по массированному забросу диверсантов в тыл Советской армии под видом побега на самолете. Но советские зенитчики сорвали эти планы, подбив самолет и заставив Девятаева совершить вынужденную посадку.
Разработчиков этой версии не смущало, что бежавшие «доходяги» были настолько истощены – они весили меньше десятилетнего подростка, – что никакие диверсантские дела были им просто не под силу. Все это мелочи, главное – выстраивалась довольно логичная версия.
Допрашивали Девятаева опытные следаки – со знанием дела. Допрашивали, как это было принято, по классической схеме: сначала «злой» следователь угрожает всеми карами, запугивает, давит на психику, затем его сменяет «добрый» следователь, который старается «помочь» подследственному выйти из данной ситуации с минимальными потерями. У Михаила уже был печальный опыт бесед с дознавателями на «Черном озере» в Казани, поэтому он благополучно уходил из хитроумно расставленных сетей.
– Пойми и не обижайся, – увещевал его «добрый» следователь, – как мы можем верить тебе, когда ваш брат летун не раз перелетал к немцам за милую душу да еще шел служить во власовские эскадрильи? Откуда я знаю, кто ты такой и