Мы рассмотрели вариант «беспрепятственного вступления» немецких войск в город. Что бы ждало население при создании «второго Мадрида» и уличной борьбе, полагаю, особых комментариев не требует.
IV
Изоляция Ленинграда от Москвы и русских черноземных районов необязательно должна была вылиться в форму осады, при которой войска противника дислоцированы непосредственно у внешней границы города.
Об этом много говорили во всех слоях ленинградского населения, когда осада начала принимать устойчивый характер и людям, запертым в каменные стены, листья, а также кожура деревьев казались чем-то съедобным, дающим продление жизни. «Ворошилов или его преемники должны были задержать немцев на расстоянии нескольких сотен километров или на худой конец сотни километров…» Ворошилов и его преемники сделали, конечно, все, что было в их силах, и пытались задержать немцев где-то в отдалении от города. Доказательством является один только размах трудовых работ. Однако обстоятельства оказались сильнее их. Немецкие дивизии не только пришли в Лигово, Пушкин (Царское Село), Гатчину и другие пригороды Ленинграда, но и укрепились там, создав так называемый северный вал, столь основательно, что было бесполезно пытаться прогнать их.
По этому поводу в Ленинграде ядовито говорили: «Немцы сделали, собственно, то, что должны были сделать наши войска, но, конечно, не у ворот Ленинграда, а в отдалении от них». Заключение, вообще говоря, верное. Однако оно представляло соломинку, за какую хватаются обычно обреченные на гибель люди. Допустим, действительно, Ворошилов или какой-нибудь другой генерал, сумел бы зарыться в землю и создать аналогично немцам непроходимую линию, удержав в своем распоряжении какую-то, быть может, даже большую часть территории Ленинградской области. Предотвратило бы это голодную смерть ленинградского населения? Простой географическо-арифметический расчет показывает, что нет.
Сельское хозяйство Ленинградской области, подорванное, кстати, опытами коллективизации, должно было всегда импортировать для себя отдельные виды продовольствия, начиная с того же хлеба. Одним из главных видов ее «избыточного» продовольствия являлись овощи, и прежде всего картошка. Но и в обычное время доля этого вида местного продовольствия в снабжении трех миллионов жителей Ленинграда была весьма небольшой. В условиях же полного голода «ленинградская картошка» как-либо изменить положение не могла. Кроме того, создание фронтальной защиты Ленинградской области потребовало бы и большего числа войск, на снабжение которых пошло бы все возможное наличие местных овощей и картошки. На их снабжение пошло бы и поголовье молочного скота, известным количеством которого обладали ленинградские колхозы. Большой процент этого поголовья пошел бы на снабжение советских войск и отчасти Ленинграда даже без создания фронтальной линии обороны. Частично скот был бы угнан, частично уничтожен на месте в тех районах области, где советские войска оказались отрезанными и продолжали бороться (Петергоф, Ораниенбаум и другие).
V
Разговоры о недостаточных способностях П. С. Попкова – председателя Ленинградского горсовета, руководившего делом продовольственного снабжения, возникли у части рядовых коммунистов в начале октября 1941 года. Начавшийся голод заставил их вспомнить, что в течение первых недель войны продовольственные карточки отсутствовали. Когда же их ввели, то снабжение оставалось до начала сентября столь удовлетворительным, что по карточкам было возможно получать даже сладкие белые булки. Кроме того, целый ряд деликатесов: черная икра, вино, конфеты, печенье, какао, кофе, шоколад, отдельные сыры и некоторые другие виды продовольствия – оставался вообще в свободной продаже, не будучи нормирован и продаваясь по высоким ценам. С точки зрения рядового партийного состава, это представляло, конечно, ошибку. Подобное заключение подтверждало, кстати, также их неверие в то, что главные фонды наличного продовольствия не были рассредоточены. Что касается данного обвинения, надо сказать прежде всего, что ответственность за позднее введение карточек нес не Попков, а Жданов. По всей вероятности, это помнили и рядовые партийцы, но имя первого, хоть и на голодный желудок, было безопаснее называть, чем имя второго. Что касается самого существа обвинения, то трудно сказать, была ли это ошибка. Конечно, какой-то добавочный излишек продовольствия мог оказаться в распоряжении городских властей после окружения города. С другой стороны, во время тяжелых дополнительных работ по проведению оборонительных мероприятий население питалось обычно, в меру своих средств. Введение ограничительных продовольственных норм привело бы к их двойному «износу» и по причине чрезмерных работ, и по причине голода. Кроме того, был бы создан психоз голода, явление, как показывает опыт советской жизни, крайне опасное. Результатом явилось бы, что ко времени, когда никакие случайные остатки продовольствия не могли иметь значения, а приходилось только голодать и жить за счет своих мускулов, население было бы еще более изношенным и менее стойким.
Второй раз имя Попкова по тем же мотивам и опять в партийных кругах появилось в начале марта 1942 года. Пошли слухи, что Попков должен быть снят с работы за то, что допустил большую смертность в Ленинграде. Это было типично по-советски. Голод в Ленинграде, потому что продовольствия нет; продовольствия нет, потому что немцы осадили; немцы осадили, потому что армия не защитила; армия не защитила, потому что командный состав был плох; командный состав был плох, потому что подбирался не по деловому признаку, а по признаку особой политической преданности и т. д. и т. п., но смертность допустил все-таки Попков… и даже не Жданов. Было, правда, два вопроса, за которые можно обвинять Попкова. Во-первых, очереди в сентябре – январе во всех продовольственных лавках. Во-вторых, нарушение работы хлебных фабрик в конце января 1942 года. Что касается последнего, то это явилось действительно чем-то кошмарным, дав одно время, как известно, увеличение смертности. Попков или служащие того отдела, которым он руководил, должны были, видимо, предвидеть и предупредить данную аварию. Что касается обычных очередей в продовольственных лавках, то, конечно, это явление исключительно тяжелое, представившее один из факторов, содействовавших смертности населения. Однако такие же очереди характеризовали все советские города. Даже в маленьких местечках Северного Кавказа, изобилующих, казалось бы, благами земными, население становилось в очередь за своей порцией хлеба с 4–5 часов утра. Ликвидировав очереди в середине февраля 1942 года, Попков или служащие его отдела показали даже какие-то исключительные организационные способности.
VI
Во второй половине ноября 1941 года, когда началась смертность, появились слухи о возможном заключении мира с Финляндией и провозе через нее английского продовольствия в Ленинград. Большие надежды возлагали на Англию, участвовавшую, как говорили, в данных переговорах. В беседе на эту тему с одним очень интеллигентным офицером технических войск на меня повеяло даже каким-то западным духом, в условиях которого подобное спасение трех миллионов человек было более чем естественным. Успехи советских войск под Москвой в декабре 1941 года выдвинули, однако, первоочередным лозунгом не спасение