В бытность мою в Берлине я слыхал (немцы – болтливый народ) об одном пункте секретной инструкции членам национал-социалистической организации. Указывалось, в частности, на необходимость большой осторожности в разговорах с русскими. «Последние от природы хорошие диалектики и обладают способностью убеждать в самых невероятных вещах». Словесно же добавлялось, что наиболее опасными людьми в этом отношении являются жители бывшего Петербурга, создавшего Восточную империю.
Оставался, разумеется, вопрос о возможности сознательного уничтожения миллионных масс населения. В наше время этот вопрос, к сожалению, бесспорен. До войны по этому поводу еще спорили. Свидетелем подобного спора между дочерью и отцом мне пришлось быть, например, в одной еврейской семье в июле 1941 года, когда уже наступала немецкая армия. Дочь – весьма квалифицированный сотрудник Публичной библиотеки, осторожно сказала об опасности уничтожения евреев немцами. Ее отец, из маленьких ремесленников, человек вообще очень кроткий, пришел буквально в ярость, накричав на дочь, как она может повторять такую «опасную» глупость. Его сознание абсолютно исключало возможность физического уничтожения людей, кто бы они ни были; другое дело – ограничение прав, всяческие ущемления, просто унижения. Между тем наступающие немецкие армии несли смерть не только евреям, но и всему населению Ленинграда, который должен был быть и сам разрушен.
Начало войны с СССР и военные успехи немцев явились временем безудержной вакханалии физического уничтожения неугодных и неудобных им групп населения. Первой жертвой явились евреи. Их поголовно, не исключая детей и глубоких стариков, во всех занятых городах и местечках загоняли в рвы и канавы, где устраивали массовый расстрел из пулеметов. Это в те месяцы не скрывалось от остального населения. Вторую жертву представили советские военнопленные. Их, правда, не расстреливали, хотя иногда для «развлечения и воспитания своих солдат» забивали насмерть. Главным методом уничтожения являлось лишение пищи и достаточного количества воды. В целом ряде случаев военнопленным, заключенным в лагерях, расположенных у самой реки, не разрешали брать воду, даже когда некоторые люди умирали от жажды. Это происходило прямо на глазах окружающего населения, которое нужно было, по-видимому, «воспитывать». Уничтожение советских солдат явилось одной из задач восточной программы, предусматривавшей численное сокращение «навоза», во всяком случае, ослабление его потенциала.
В Берлине в 1943 году в кругах старой русской эмиграции, связанной с немецким Главным штабом, говорили о докладе Гитлеру одного генерала. Последний счел необходимым указать на смерть 60 % красноармейцев, находящихся в лагерях военнопленных. В ответ Гитлер крикнул – zu wenig. Можно, конечно, сомневаться за отсутствием прямого источника в том, был ли именно такой доклад. Остается все же несомненным для каждого, знакомого с вопросом советских военнопленных, – гибель большинства их и неудержимое национал-социалистическое – zu wenig.
В оккупированных немцами областях СССР начали проводиться также частичные мероприятия по «сокращению» самого населения. Во всех городах, куда приходили немецкие войска: Киев, Харьков и другие, – население лишалось первое время всякого продовольственного снабжения (пайка). Одновременно запрещались и разгонялись базары. Было бы ошибкой думать, что причина этому только стремление отправить все возможное продовольствие домой или дать его своей армии. Последнее имело место само собой. Однако во многих местах в окрестностях городов оставались большие поля неубранных и погибших хлебов. Достаточно было разрешить органам местного самоуправления убрать их, и население получило бы кое-какое продовольствие, не нарушая интересов «победителя». Политика, однако, великое дело, и в оккупированных городах была большая смертность от голода. Здесь дело шло все-таки о «навозе», который в основном должен был быть сохранен как источник рабской силы Великой Германии. Позже положение в некоторых местах даже улучшили. В том же Киеве разрешили базар и начали выдавать по 200 грамм хлеба из пшена в день на человека. Здесь сказалась также начавшаяся партизанская борьба населения при общей ухудшающейся военной обстановке. С Ленинградом все произошло бы проще. Его население в случае занятия города было бы оставлено, как Харьков, как Киев, без всякого продовольственного снабжения… и только. Были бы также запрещены базары. А может быть, наоборот, разрешены. Однако они не удовлетворили бы и одной сотой потребности этого города-великана. Был бы запрещен населению выход из города, а может быть, наоборот, разрешен. Но куда бы могли дойти обессиленные, голодные люди в лесном безлюдном, разоренном войной крае. Получилось бы нечто более кошмарное, чем самостоятельные попытки эвакуации по льду Ладожского озера. К концу января – началу февраля 1942 года от населения города ничего бы не осталось. В случае же попыток восстания голодного населения эта задача могла быть разрешена еще раньше. В составе немецких войск находилось достаточно специалистов по организации массовых расстрелов в канавах и рвах. Широкие улицы Ленинграда с его каменными и асфальтовыми мостовыми были для этого много удобнее. Немцам не удалось взять Ленинград, но осуществление своей программы – уничтожение его населения – они могли наблюдать. В Ленинграде, несмотря на все строгости, были немецкие шпионы. К немцам прорывались перебежчики, люди, пошедшие от голода на все и одним своим видом свидетельствовавшие о том, что творится в Ленинграде. Над самым городом летали немецкие разведывательные самолеты, с которых можно было не только любоваться, но и фотографировать столь оригинальное зрелище, как тянувшиеся вереницы покойников на детских саночках, которые везли замученные люди по бесчисленным улицам и проспектам, с каждым днем все больше и больше. Немцы не могли не знать, что только за первый год осады умерло около 2 миллионов человек от голода. Они знали, но предпочитали много об этом не говорить. Немецкая пропаганда не использовала те «обильные материалы» Ленинграда, какие могли ярко свидетельствовать об успехах «воспрявшей арийской расы». Между тем их военное счастье, начавшее изменять в декабре 1941 года, совсем пошатнулось в декабре 1942 года. Нужны были факты, и факты, способные поднять боевой дух армии и населения. Газеты писали о скучной, безрадостной жизни в Москве, ссылаясь на свидетельства посетивших ее иностранцев. Одна из газет, едва ли не Völkischer Beobachter, говоря о тяжелой жизни в Советском Союзе, поместила даже фотографии истощенных детей города Куйбышева (!). И в это же время ничего о действительном положении Ленинграда. В чем же дело?
Ленинградское население должно было быть не только стерто с лица земли, но и забыто. Оно должно было быть забыто так же, как 60 % красноармейцев, умерщвленных в немецких лагерях для ослабления физического потенциала народов Востока, забыто, как вся русская государственность, как все русское. Приговор, какой самим ленинградцам и в голову не мог прийти: ни тем, кто полагал, что приход немцев –