Кроме хлеба выдается некоторое другое продовольствие: крупы, масло, сахар, даже мясо. Все это в исключительно ограниченных размерах. В среднем недельная выдача кроме хлеба была достаточна не больше чем на один – полтора дня питания. Это по нормальным условиям. Истощенные же организмы дистрофиков требовали много больше пищи, чем обычно. Мои знакомые, получавшие 500 грамм хлеба в день, говорили, что осенний паек в 125 грамм легче переносился. Сейчас много мучительнее. Надежды на увеличение норм выдачи хлеба и других продуктов в марте не оправдались. За несколько дней до выезда из Ленинграда мне пришлось видеть в хлебном магазине горько плачущую женщину, у которой умер прошлой ночью сын-мальчик. Она рассказывала, как он успокаивал ее: «Надо немножко потерпеть, мама, скоро увеличат паек, я выздоровею, и мы заживем хорошо, хорошо». Такими же беспощадными, как продовольственные условия, оставались морозы. За все время я помню только один день, когда было как будто не так холодно, можно было даже опустить воротник пальто. Смертность населения опустилась, как говорили, до 6 тысяч человек в день, но продолжалась систематически. В начале марта мне пришлось посетить нескольких студентов, чтобы предупредить о возможной эвакуации. В двух местах я видел большие комнаты, обитатели каждой из них, числом 5–6 человек, лежали по углам, умирая.
Стабилизации пайка, стабилизации смертности сопутствовала и известная стабилизация системы советской жизни. В учреждениях все более настойчиво начинают говорить о необходимости, невзирая ни на что, работы и работы. Голос партийного секретаря института звучит до сегодняшнего дня в моих ушах: «…Могут же работать люди, выдающие продовольственные карточки. Так же должны все работать». Коммунальные доктора, получившие, возможно, небольшое дополнительное питание, начали ходить по квартирам, контролируя больных. С 10-х чисел марта начинаются разговоры об общественных работах по уборке города, расчистке трамвайных путей и т. д. Вскоре эти работы и начинаются. Военные власти проводят обычные учеты и переучеты уцелевших мужчин. Лицам, подлежащим призыву, выезд из города (эвакуация) не разрешался, кстати, и раньше. Военизированные учреждения, некоторые отделы которых эвакуируются, тоже задерживают тех, в ком они могут быть заинтересованы. На указания о тяжелом состоянии здоровья следует стандартный ответ – «вылечим». Оживляется тон выходящей уже регулярно газеты «Ленинградская правда». Она уделяет внимание таким вещам, как спасение хищных зверей зоологического сада, которые требовали мяса и которым грозила тоже голодная смерть. Кто-то нашел остроумный способ. В шкуру убитых или умерших животных завертывалась мучная и травянистая пища, это кидалось хищным зверям, которые, приняв за мясо, пожирали.
В начале февраля 1942 года несколько профессоров Ленинграда нашли возможность быть принятыми одним из генералов штаба Ленинградского фронта. Они пришли без всяких петиций, не были чьими-либо представителями, а хотели только выяснить перспективы города. Генерал был вполне любезен, даже предупредителен. Картина, обрисованная им, может быть передана следующими четырьмя положениями.
1. Главная задача – уничтожить фашистских захватчиков, как сказал тов. Сталин.
2. Мы не скрываем, что Ленинград – фронт.
3. Гражданское население, конечно, всегда мешает военным властям.
4. Которые поздоровее – выживут все-таки.
Среди присутствующих были люди, начавшие жизненный путь с иных идей служения народу. Последние два положения их явно смутили… Генерал поспешил заметить: «Надо уметь жертвовать, жертвовать». О том, что уже «сумели» пожертвовать тремя миллионами людей, никто говорить не стал.
VI
Эвакуация небольшого числа людей из Ленинграда происходила фактически все время. После окружения города перед наступлением морозов кое-кого вывезли водой по Ладожскому озеру. В это время случилось несчастье с последним курсом недавно созданной Военно-морской медицинской академии. Он был потоплен немецкими самолетами почти полностью. Родные погибших жаловались, что людей в военной форме везли в открытой барже. Когда напали самолеты, то не было даже винтовок, чтобы как-нибудь защищаться. После того, как замерз водный путь, происходила переброска некоторых партийных работников сухопутным путем. Слухи об этом ходили уже в конце сентября. Говорили, что им давали специальные документы и они пробирались проселочными дорогами из окружения на восток. В конце октября я узнал об этом точнее благодаря встрече с одним учителем средней школы – членом партии. Последний прибежал из Павловска, бросив свою семью. Он рассказывал, что власти считают целесообразным отправление на восток партийных работников из пригородов и других мест области, занятых немцами. Там они могут быть использованы с большей пользой, нежели в Ленинграде. Разработаны специальные маршруты движения по лесам, проселочным дорогам и маленьким местечкам куда-то за Званку или даже за Тихвин. Мой знакомый уже имел при себе соответствующие документы и должен был выходить на следующий день с своим товарищем – тоже членом партии. Его общее состояние – моральное и физическое – было тяжелым. Повстречались мы, кстати, около Сытного рынка, куда он шел, рассчитывая хоть что-нибудь достать, так как за время жизни в Ленинграде изголодался вконец.
Несколько позже, когда установилась зима, были выведены походным порядком на лыжах оставшиеся в Ленинграде военно-учебные заведения. С одним из старших курсов прежней Военно-медицинской академии произошло также несчастье. Его перестреляли встретившие их на льду Ладожского озера финские снайперы. Эвакуация остальных была удачной. Только позже, как пришлось узнать на Кавказе, некоторые лица переболели суставным ревматизмом. С конца декабря, после создания более устойчивой дороги по Ладожскому озеру, в грузовых автомобилях, открытых пятитонках, эвакуируется также небольшое число лиц из Ленинграда. Переезд по озеру, как правило, проходил благополучно. Но случались и несчастья. Во-первых, автомобили попадали под огонь немецкой артиллерии, пробивавшей лед, и уходили под воду. Во-вторых, встречались одиночные снайперы, стрелявшие по ним. Большим несчастьем было обмораживание по дороге из-за транспортировки в открытых машинах при страшном морозе. Истощенные организмы не выдерживали, и для многих людей это кончалось смертью. Первое время голодные шоферы, доставив своих пассажиров и набросившись на пищу, не всегда возвращались назад, умирая от переедания. Это же случалось там и с некоторыми из эвакуированных. Среди последних были довольно известные имена. Кроме эвакуации водным и автомобильным путем небольшое число лиц вывозилось на самолетах.
Начавшееся вымирание города побудило власти пойти на очень опасное мероприятие. Во второй половине декабря они разрешили,