V
К середине января 1942 года генерал Мерецков в Ленинград не пришел. Было известно, однако, что в город начало поступать небольшое количество продовольствия. Оно транспортировалось на автомобилях по Ладожскому озеру в объезд участка Северной железной дороги и, в частности, станции Мги, занятой немецкими войсками. С первых чисел января качество хлеба, выдаваемого населению, резко изменилось к лучшему. В отдельных магазинах появился даже только что не полубелый хлеб. Количество хлеба оставалось все таким же мизерным. В двадцатых числах января начали выдавать некоторое другое продовольствие, но, конечно, в очень ограниченных размерах. Открыли специальные диспансеры для тяжелых дистрофиков. Там было немного теплее, чем в остальном городе. Несколько больше давали есть, чем полагалось по карточке. Выдавали даже рюмку вина в день. Применялось некоторое лечение, начиная с витаминных препаратов. Кое-кому это помогло, но, в общем, слабо. Кроме того, попасть туда было нелегко. Смертность в городе, потому ли что вымерли более слабые люди, потому ли что изменилось качество хлеба и появились другие продукты, упала. В последней декаде января, как говорили, она составляла в день не более 9–10 тысяч человек. Но тут случилась новая беда. Сильные морозы и общая разруха городского хозяйства привели в конце января к нарушению работы хлебных фабрик. Большинство магазинов осталось без хлеба. У немногих магазинов, куда хлеб все-таки поступал, возникли многотысячные очереди, стоявшие с раннего утра до позднего вечера. Массы людей после ожидания на морозе по 10–12 часов уходили ни с чем. Такой же неуспех ждал их и в другие дни. Больше недели поступала в продажу только ограниченная часть хлеба, подлежащего выдаче по карточкам. Лишение хлеба вместе с крайне изнурительными очередями на морозе вернуло сразу же прежнюю цифру смертности в 25–30 тысяч человек. Некоторые умирали просто в очереди. Многие умирали на улице, бегая в отчаянии из магазина в магазин и спрашивая, нет ли надежды на привоз хлеба.
В эти дни произошло весьма неприятное событие для военных и гражданских властей города. Толпы людей, стоявших в очередях, разгромили несколько хлебных магазинов. Как раз 25 лет тому назад волнения из-за хлеба же привели в Петрограде к Февральской революции. Теперь революции не было. В городе какого-либо отзвука не последовало. Сами громившие, как говорят, кричали о «выполнении обязательств по продовольственным карточкам» и «лучшей работе городских властей». На последние это произвело впечатление. Мастер Путиловского завода рассказывал, что их цеховые партийные ячейки получили секретное предписание провести «успокаивающие разговоры» по общему продовольственному вопросу. Во время этих разговоров глухо упоминалось о «несчастии, но не преступлении, случившемся недавно». Кроме бесед были приняты другие меры. Во-первых, восстановили работу хлебных фабрик, во-вторых, завели изумительный порядок продажи хлеба. Всякие очереди кончились. Все магазины были полны хлеба. До самого своего выезда я тратил на получение в соседней булочной не более 7–10 минут времени. Наконец, выдали населению хлеб за все прошлое время – у многих накопилось по 5–6 дней. Согласно прежней практике выдач продуктов, можно было ожидать объявления: «Больше, чем за вчерашний день не выдается, – пропало». Но разгром магазинов помог. Во что это обошлось самим погромщикам и были ли репрессии в отношении застрельщиков, мне осталось неизвестным. Возможно, все случилось так стихийно, что и застрельщиков не было.
В начале 1942 года произошло еще одно событие. С внешней стороны оно было более скромным, чем разгром нескольких продовольственных лавок. С точки зрения своего политического значения, если помнить особые условия советской жизни, много большим. Две организации жен ИТР (инженерно-технических работников), связанных каким-то клубным объединением, обратились с петицией на имя правительства, в которой просили ради погибающих детей сдать город немцам. В петиции, как говорят, указывалось на практику международных отношений, в частности, на недавнее объявление Парижа открытым городом. Удалось ли достигнуть их представителям кого-либо выше Попкова, мне осталось неизвестным. В городе это выступление, по-моему, большого впечатления не произвело, хотя о нем узнали многие люди. Один старый инженер заметил: «Ну, если эти не выдерживают, то плохо дело». «Плохо дело» относилось не к общему положению в стране, а только к участи ленинградцев. Большее внимание у меня привлек обмен мнениями по данному вопросу нескольких жен партийных работников. Прежде всего сам факт разговора на данную тему при мне – беспартийном. Второе – характер разговора: они не осуждали выступавших жен, а только воспроизводили историю события. Дело было, видимо, действительно плохо. Вообще же, в самом Ленинграде я особенно не обратил внимания на данный случай; было чересчур много другого, более актуального. С большим интересом я прослушал еще раз историю данного выступления по дороге на Кавказ. В вагоне с нами оказался крупный работник одного из районных комитетов партии – жена эвакуирующегося преподавателя. На подведомственной ей территории зародилось как раз данное выступление. Нужны были особые условия, чтобы вызвать воспоминание о нем. Путь был тяжел. В переполненном товарном вагоне люди ссорились, вздорили, только не роптали. Партийная работница из райкома, по собственному признанию, не голодавшая, вспоминала уже НКВД, который «умеет хорошо ставить головы на место». Один день был совсем тяжелый. Больше суток мы не получали пищи, а какие-либо собственные продукты у всех абсолютно, даже у нее, иссякли. Наконец в 3 часа ночи эшелон дотянулся до большой станции, где спасающиеся ленинградцы побежали за горячим обедом, хлебом и другими продуктами. Все это выдавалось на специальном пункте. У людей настроение изменилось к лучшему. Случилось так, что я оказался в очереди рядом с той женщиной. Она была тоже в хорошем настроении и начала повествовать о значении в жизни выдержки. Здесь же вспомнила неразумных жен ИТР, не вытерпевших, потерявших веру в свою власть, которая всегда спасет, и доставивших ей (не власти, а члену райкома) столько неприятностей. Говорить о неприятностях, какие были доставлены самим женам ИТР после подачи петиции, она не стала.
В феврале начинается некоторое увеличение продовольственных выдач. Хлебные нормы достигают для рабочих (первая категория) 500 грамм. Для служащих (вторая категория) – 400 грамм. Для иждивенцев (третья категория) – 300 грамм. Строго регламентируется система выдачи хлеба. Последний можно было получать только за «сегодня и завтра». Практически