Большому количеству старых интеллигентных семейств, но далеко не всем, удалось дать лучшее воспитание своим детям. Последние даже «шли в ногу с жизнью» и были членами пионерских и комсомольских организаций. Однако «Божие Богу, кесарево кесарю».
«Беспартийный актив», созданный в рядах молодых индустриальных рабочих, новой интеллигенции, студенчества[8], а также, хоть и в меньшей степени, других групп населения, сыграл большую роль в войне с Германией.
Будучи «проводником власти» в самой гуще населения, он помог советскому правительству, несмотря на исключительные поражения Красной армии, сохранить свое положение в стране. Само собой разумеется, что эта часть ленинградского населения встретила войну с большим подъемом и всяческими изъявлениями патриотизма.
Что же представляли собой политические настроения народа, т. е. основной массы ленинградского населения после начала войны с Германией? Если оставить вопрос о горе ряда семейств, вызванном мобилизацией и разлукой с мужьями, сыновьями, братьями, то надо сказать, что здесь появились большие надежды на избавление от тиранической системы большевизма. «Ленинградская правда» вынуждена была даже поместить несколько заметок о контрреволюционных выпадах запрятавшихся антисоветских элементов. Самый факт подобных сообщений в газете говорил, что сочли нужным пригрозить населению.
На улицах начали происходить инциденты, свидетельствующие о том, что народ ждет избавления и ему не терпится. Языки, несмотря на всю силу советского политического террора, начали, очевидно, «развязываться». По времени это относилось к августу – сентябрю 1941 года, периоду непрерывного отступления Красной армии и общего убеждения, что Ленинград будет взят. Я сам был свидетелем проявления антиправительственных настроений.
У Пяти углов во время оживленного людского движения подвыпивший рабочий (видимо, грузчик из порта) поссорился с каким-то сторонником советской власти. Недолго думая, он крикнул ему: «Ну, хорошо, скоро мы пойдем по квартирам, покажем кому надо». Рабочий был здесь же задержан и арестован. Ожидая трамвая вечером на Васильевском острове, недалеко от уличного радиорепродуктора, я обратил внимание на мрачного мужчину лет 50, тоже рабочего. Он куда-то решительно шагал, громко говоря по адресу вещавшего радио: «Все врут, все врут, все врут». Небольшая группа людей, бывших у трамвайной остановки, смотрела на него с явным одобрением. Какие-то три женщины у витрины магазина весьма откровенно рассуждали: «Что же Гитлер? Хуже, чем есть, не будет, а хоть церкви-то разрешат иметь и Богу молиться»[9].
Квалифицированный мастер из дореволюционных рабочих, живший в одном доме со мной и знавший еще раньше мою семью, откровенно говорил: «Наконец-то идет избавление и власть мошенников будет убрана». От немцев он не ждал хорошего, но считал, что самое главное – покончить с большевиками.
Подобные настроения, вообще, конечно, тщательно скрывавшиеся, характеризовали все слои ленинградского населения, от рабочих до высококвалифицированных специалистов. Наиболее видных представителей последних вывезли из Ленинграда, когда его окружали немцы, на самолетах. Некоторые из «обязанных уехать» сопротивлялись этому сколько могли. С одним большим человеком каждый раз, когда его привозили на аэродром, случался сердечный припадок, и он не мог лететь. Не летела, разумеется, и его семья. Так он и остался в Ленинграде, о чем сильно пожалел месяца через три. Немцы города не взяли, а сын его умер от голода. Подобных случаев было немало.
Настроения ленинградского, как и вообще всего русского населения, не могут вызывать какого-либо удивления. Кто прожил в России весь период так называемой социалистической реконструкции, тот знает, что основная масса населения только подавлена советской системой. Но сама-то эта система осталась для него искусственной и насильственной. К этому присоединялась еще исключительная тяжесть и нищета жизни.
Некоторые государствоведы доказывают, что в существе государственной власти есть элемент гипноза. Советский политический строй содержит, несомненно, элементы большого гипноза населения. Однако если сравнивать его с политическими системами других государств, то нужно будет констатировать исключительное отличие. Во всем, что касается внутригосударственной жизни, советский правительственный гипноз необычайно могуществен. Во всем, что выходит за пределы советского государства, правительственный гипноз абсолютно бессилен, так как никаким уверениям Кремля не верят. «Говорят, что водку пить запретят. Ну а если наше правительство захочет что сделать с народом, так добьется», – сказал как-то лет за семь до войны с Германией мой полотер, степенный обстоятельный мужчина, бывший гвардейский солдат. «Где там нам с Японией тягаться, – говорил он же вскоре после этого, – уж не задирали бы зря».
Это положение, несколько утрированное в вопросе водки, отражало общее мнение населения. Будучи сломлено морально, оно, быть может, особенно сильно верило в другой, потусторонний мир капиталистических государств, который не может быть таким плохим, как советский, и потому сильнее его.
Эта мысль укреплялась невольно в результате хаоса выполнений и недовыполнений хозяйственных планов, провалов, вредительств, «вылазок» врагов народа и т. д., каким характеризовалась жизнь Советского государства и о чем кричало непрерывно само же советское правительство. История позорной войны и провала с маленькой Финляндией в 1940 году, непосредственным свидетелем которых явилось ленинградское население, только убедила его, что, будучи сильно в расправах с собственным населением, советское правительство вовсе не сильно в борьбе с внешним врагом. Начавшаяся война с Германией и стремительное отступление Красной армии противно заверениям советского правительства, говорившего всегда только о войне на территории противника, не явились неожиданностью для ленинградского населения. С его точки зрения, это было вполне закономерно – где уж нам до Германии.
Верили не только в большую военную силу всякого несоветского государства, но и в его большую справедливость и просто разумность. Эта вера была присуща не только старой интеллигенции, а, что самое изумительное, широким народным массам, именем которых была осуществлена революция и происходило так называемое социалистическое переустройство России. Как-то на окопных работах под Лугой в небольшой группе людей заговорили о возможности артиллерийского обстрела