Эта формула «большевики отняли аппетит жизни», сказанная представителем самой гущи народа, очень верно характеризовала политическое настроение последнего.
Известной близостью к советскому строю характеризовалась часть вновь созданной интеллигенции. Процесс ее «политического разложения» был актуальнее, конечно, чем молодых индустриальных рабочих. Это объясняется не только тяжелыми материальными условиями жизни, но и постоянным ростом правосознания этой части населения, неизбежно восстающей против силы, которая вызвала ее к жизни. Во время ежовщины было неслучайно уничтожено большое количество новой интеллигенции. В случае переворота и победы в России здоровых политических сил ее основная часть пошла бы за ними искренне.
Значительное количество студенческой молодежи высших учебных заведений, всевозможных техникумов и курсов было всегда прямым приверженцем советского правительства. Этому способствовал помимо средней школы, пионерской и комсомольской организации самый характер ее комплектования. Советское правительство уже в 1923 году приняло исключительные меры к заполнению высших учебных заведений преимущественно детьми рабочих и крестьян. Одно время даже детям советских служащих, особенно из рядов старой интеллигенции, было трудно поступить в какое-либо специальное учебное заведение. Новое студенчество «от станка и сохи», обеспеченное стипендиями и всевозможными льготами на протяжении всего курса обучения, было действительно предано власти, открывшей ему такой большой путь в жизнь. Постоянное снижение материального уровня жизни после лет НЭПа сказалось, конечно, на жизни студентов – стипендия была мала и обеспечивала довольно голодное существование. Это не могло не вызвать известного неудовольствия, но общее положение признательности власти оставалось неизменным.
Первым большим шоком в отношениях ленинградской студенческой массы с правительством явилась известная нам советско-финская война в зиму 1939–1940 годов.
Второй причиной охлаждения отношений и прямой ссоры ленинградского студенчества с правительством явился закон 1940 года об отмене стипендий и плате за обучение. При всей жестокости политического режима, тут дело дошло все-таки до выпуска и распространения в стенах высших учебных заведений антиправительственных листовок. Это неудивительно, если понять, что означал подобный закон для учащейся молодежи. И тем не менее ее известный процент продолжал оставаться верным правительству.
Особого внимания заслуживает старая интеллигенция, вернее, небольшие остатки старой интеллигенции Ленинграда. Положение старой интеллигенции в Советском государстве было крайне тяжелым. Землевладельцы, фабриканты, купцы и другие представители собственнических групп населения перестали существовать вскоре же после революции. Часть бежала за границу, часть расстреляна, часть вынуждена была раствориться в населении. Интеллигенция же продолжала существовать как таковая, являясь невольным представителем старой русской культуры и тем самым старой русской государственности. Это сильно раздражало советское правительство. С одной стороны, ему нужна была старая интеллигенция – кадры новой только создавались, с другой стороны, оно всегда подозревало в ней враждебную идеологическую и возможную политическую силу. В этом советское правительство не ошиблось. Старая русская интеллигенция, воспитанная на принципах лучших представителей человеческой мысли, не могла быть союзником советского правительства.
Параллельно созданию кадров новой интеллигенции происходило планомерное уничтожение старой. Большой процент ее ушел в лагеря. Остальные были превращены всего лишь в «спецов», которые по мере возможности все больше оттеснялись от всяких ведущих мест. Это положение несколько изменилось после ежовщины. Советское правительство увидело, что более опасной силой становится вновь созданная интеллигенция, за которой нужно зорко смотреть. Что же касается старой интеллигенции и более молодых представителей из рядов старой интеллигенции, численно уже совсем незначительной, то их начали даже ценить.