Разозлившись, я написал ей, уверяя, что она поступила правильно, советовал забыть прошлое и продолжать жить своей жизнью. Она не ответила на это письмо и вернула оригинальным способом. Я нашел его разодранным в клочья, запиханным за решетку моего шкафчика.
Девушка была явно неуравновешенна. Через месяц или два я услышал, что она бросила колледж, а потом Майкл позвонил и сказал, что она умерла.
Я попытался как-то отреагировать. Пробовал заплакать. Я ожидал испытать чувство вины или гнев, но вместо них ощущал странную пустоту. Еще одну пустоту, добавившуюся к той, что уже была в глубине моей души. Если такая вещь, как душа, существует. Я отверг Лору и причинил ей боль, но я ничего не чувствовал, кроме того, что одним напоминанием о том лете стало меньше. Мне жаль, что она решила, что ее жизнь не стоит того, чтобы ее прожить. Другой мужчина смог бы полюбить ее так, как нужно ей. В конце концов, до поездки во Францию она была красивой и очаровательной, приятной и непринужденной в компании. Я знал нескольких мужчин, которые мечтали о свидании с соблазнительной и неуловимой Лорой Конделл. Я сожалел, что она умерла, но это была не моя вина. Нет тут моей вины. Наверное, я должен был бы выть и скрежетать зубами, но к тому времени уже испытал настоящее чувство вины, и от него не было толку.
На следующий год я окончил колледж с 2:2, что было достаточно хорошей оценкой. Хотел начать собственный бизнес по импорту вина или что-то вроде, но без капитала или залога под кредит об этом не могло быть и речи.
Однажды вечером, совсем отчаявшись от безденежья, я пришел в надежде на помощь к дому отца и позвонил в дверь. Отступил назад в ожидании, увидел, как дернулась занавеска, понял, что он смотрит на меня, но потом невидимая рука задернула занавеску, и дверь осталась закрытой.
В конце концов я получил унылую должность в налоговом управлении, бок о бок с другими лишенными амбиций людьми. Помощник клерка, низшая форма жизни, но эта работа позволила мне снять квартиру на Рэглан-роуд, в приличной части Дублина. Переезд не занял много времени. Всё мое имущество умещалось в один потрепанный чемодан и пластиковый мусорный мешок с кружками, кастрюлями, чайником и радио. Да еще запертая деревянная шкатулка, ключ от которой лежал у меня в кармане. Мой новый дом был еще меньше прежнего, но – район, район, район… Я питался бобами, яйцами и чаем и каждое лето встречался с кем-нибудь из старой компании, чтобы отправиться вместе в путешествие на сэкономленные в течение года деньги. Я лгал им о роде своих занятий, рассказывая, что поднимаюсь по служебной лестнице дипломатического корпуса. Моя зависть стала невыносимой.
К началу 1982 года я впал в глубокую депрессию. Мне понадобилось семь лет, чтобы подняться на одну ступеньку от помощника секретаря до младшего чиновника канцелярии. И то потому, что кто-то умер. Меня тошнило от нищеты, притворства и себя самого. Казалось, я обречен на это прозябание во всем обозримом будущем. Не было никого, кто мог бы меня спасти. Не в силах справиться со своими мыслями, я вспомнил того, кто это сделать бы мог. Если бы я его не убил. Вспомнил того доброго старика, его мальчика и время, полное возможностей, время, когда всё вокруг меня дышало благородным достатком. Коробка на шкафу звала меня из-под слоя пыли.
Несколько раз за прошедшие годы я был на грани того, чтобы выбросить эти переплетенные книги, думая тем самым облегчить свою вину. Но так и не сделал. Это стало бы кощунством. Они представляли собой нечто прекрасное, нечто, что я разрушил, но в чем, тем не менее, нуждался. Я не мог понять, почему именно. Тогда, в ту мучительную ночь, мне просто захотелось погрузиться в воспоминания.
Трясущимися руками я открыл коробку. Снова перечитал рассказы. Всего их было двадцать два, некоторые уже аккуратно перепечатаны мной и вставлены в кожаные переплеты, некоторые написаны смазанными чернилами дрожащей рукой на отдельных листах, которые я аккуратно вложил между страниц. После этого я не спал неделю, но несколько бутылок дешевого вина помогли мне забыть и ребенка, которому они предназначались, и руку, писавшую эти черновики. Вспоминать было ошибкой. По крайней мере, так я думал.
Постепенно до меня дошло, что эти истории могли бы стать моим путем к спасению. Если бы они не умерли, если бы я все-таки стал частью семьи, разве эти истории не стали бы и моими? Я был единственным, кому старик доверил их расшифровку. Почему? Почему именно мне, странному ирландскому мальчику, которого он толком не знал? Почему не какому-нибудь местному грамотею? Почему он выбрал меня? Если Жан-Люка, который мог пользоваться этими историями, больше нет, что ж, тогда почему не я? Пожар был всего лишь результатом невинного обмана, который обернулся трагедией, потому что всё пошло наперекосяк, сказал я себе, отчаянно пытаясь оправдаться.
Но как только я принял решение, всё остальное стало уже легко. Мне нужно просто переписать их на английском, изменить узнаваемые детали и на всякий случай опубликовать под псевдонимом. И если я смогу продать пару тысяч таких книг в Ирландии, то мое будущее обеспечено.
Первый же издатель, к которому я обратился, показав одну из сказок, проявил интерес, и я решил нанять агента, который быстро договорился о беспрецедентно выгодной сделке с условием, что я смогу предложить продолжение из по крайней мере десяти произведений. На полученные в качестве аванса деньги я немедленно купил хороший льняной костюм и спортивную машину.
Месяц спустя я познакомился с Элис, моим будущим иллюстратором, на презентации книги, с автором которой нас объединял общий агент. Я не мог поверить своим глазам, когда увидел ее первые наброски принца Феликса. Без чьих-либо подсказок она уловила сущность маленького французского мальчика, умершего девять лет назад.
Я пригласил Элис поехать на каникулы с небольшой компанией на остров Парос. Я тщательно спланировал ее соблазнение, и оно прошло на удивление легко, чему поспособствовал клоун Барни, который не только позволил своей девушке поехать со