Некоторые работники уехали сразу после пожара, виновато прощаясь: было очевидно, что я не могу им заплатить. Работы на винограднике забросили, но ирландские студенты остались еще на месяц. Большинство из них приехали во Францию скорее ради опыта, чем из-за финансовой необходимости. Майкл с готовностью взял на себя управление кухней. Меня не интересовало ничего, да и рукам требовалось время на заживление. Остальные делали всё возможное, чтобы расчистить обломки восточного крыла. Но после им пришлось вернуться в колледж, так как они и так уже пропустили первые недели. Оливер был в шоке и почти ни с кем не разговаривал.
Признаюсь, меня возмущало его горе, потому что я чувствовала, что он не имеет на него права. Он знал их всего несколько месяцев, для меня же они были целой жизнью. И я всякий раз злилась, видя, как рассеянно сидит он на ступеньках террасы, обхватив голову руками, а Лора пытается уговорами вернуться его к жизни, будто одну из наших виноградных лоз.
Когда подошло время их отъезда, Лора попросила разрешения остаться. Она призналась, что в момент отчаяния рассказала Оливеру о беременности, надеясь, что это встряхнет его и вызовет какую-то реакцию, но тот не хотел ничего знать и настаивал на том, что никогда больше не станет отцом.
Больше? Что он имел в виду, говоря «больше»? Лора объяснила, что у Оливера была игра с Жан-Люком, в которой они притворялись отцом и сыном, и мой отец принимал в ней участие. Не знаю, правда ли это, но, возможно, Оливер действительно ощущал, что в каком-то смысле стал отцом Жан-Люка и папиным сыном тоже. Это была глупая игра, но в конце концов я поняла боль и горе Оливера и простила его.
Я сказала Лоре, что она может остаться. Не думала, что эта девушка пробудет со мной целый год и вскоре тоже умрет. Сколько смертей…
18. Майкл
Вернувшись из Франции, Лора несколько месяцев страдала от перепадов настроения. Родители были встревожены. В октябре семьдесят четвертого она возобновила учебу в колледже, но в ноябре снова бросила. А потом, в первую неделю декабря, исчезла.
В четверг утром мне в ресторан позвонила мама и спросила, не знаю ли я, где сестра. Прошлым вечером она легла около десяти, но, когда мама позвонила ей утром, никто не ответил. В постели ее не было, и никто не слышал, чтобы Лора выходила из дому. Мы обзвонили друзей и соседей, но они тоже ее не видели и ничего не слышали о ней. Когда в пятницу утром она так и не появилась, мать уже не находила себе места от беспокойства. В среду утром, когда мама в последний раз разговаривала с ней, Лора была очень спокойна, до такой степени, что мама подумала, что она наконец-то избавилась от призраков прошлого. Они планировали на выходных покупку новой обуви. Мама увидела ботинки, которые ей понравились, подумала, что они подойдут Лоре, и предложила поехать вместе в субботу в этот магазин. Лора сказала, что с нетерпением ждет возвращения в колледж и вообще к нормальной жизни, призналась, что год во Франции оказался тяжеловат для нее и что ей следовало бы вернуться домой вместе со мной. Мама заверила ее, что понимает ее и что, как только она вернется к обычной рутине, всё придет в норму. Мы заставили маму снова и снова прокручивать этот разговор, каждую мельчайшую деталь, но не смогли найти в нем ничего зловещего или тревожащего. За исключением того, что совершенно новые ботинки, которыми так восхищалась мама, позже были найдены в гардеробе Лоры, но не ее размера, а маминого. Куплены и оплачены в среду днем.
В пятницу утром мы начали обзванивать больницы. Интересно, как часто неопознанный пациент оказывается в больнице с амнезией? Боюсь, недостаточно… В пятницу днем пришли полицейские взять показания. Они хотели разместить Лорину фотографию в газетах. Самая красивая фотография была снята во Франции моим «Агфа инстаматиком». Мы были пьяны. Лора склонила голову на плечо Оливера. Он обнажен по пояс. Ее глаза закрыты, часть лица скрыта бокалом вина на переднем плане. Но на этом фото она улыбалась так, будто знала секрет, которого не знал никто другой. Мы сошлись на том, что это не подходит для публикации, и папа нашел фотографию с Рождества прошлого года, где Лора выглядела счастливой, но серьезной. Мои родители были в ужасе от грядущей огласки и всеобщего любопытства, которое готовилось вот-вот обрушиться на нас. Они люди не публичные, и для них нервный срыв моей сестры казался чем-то вроде грязного белья, которое надо прятать от чужих глаз.
Солнце продолжало всходить и садиться, дедушкины часы в коридоре тикали метрономом, отсчитывая секунды страдания, мимо проезжали машины, и было слышно, как смеются проходящие мимо ворот дети. Но в центре нашей жизни зияла дыра, огромный вопросительный знак без ответа. Фотографию должны были опубликовать в газетах и показать по телевидению в понедельник, но в воскресенье днем позвонили из полиции и попросили папу прийти в участок. Стало ясно: что-то произошло, но папа запретил маме сопровождать его. Когда он ушел, мы с мамой размышляли о том, какие нас ждут новости, боясь произнести то, о чем уже догадывались. Будто, произнеся вслух, сделаем это реальным.
Папа вернулся довольно быстро с маминым братом, дядей Дэном, и молодым полицейским. Не знаю, зачем ему в полиции выделили сопровождение. Может, таков порядок. А может, из любезности – убедиться, что папа нормально добрался домой.
Тело Лоры было выброшено утром на пляж Трагумна в Западном Корке. Выгуливающий собаку мужчина (почему это всегда собачники?) прошлой ночью увидел что-то со скалы и предупредил спасателей. По всей видимости, она вошла в море полностью одетой. Мы возразили, что это может быть и не она. Действительно, зачем ей туда идти? Но на самом деле знали зачем. Это пляж, на котором мы играли в детстве, навещая бабушку по материнской линии в Скибберине. Спасатели нашли неподалеку Лорину сумочку. Записки не было, но содержимого оказалось достаточно, чтобы установить личность владелицы. Вечером мы отправились в Корк, чтобы провести официальное опознание. Папа и дядя Дэн пытались убедить маму и меня, что нам не нужно ее видеть. Я согласился, да простит меня Бог, но мама захотела пойти, поэтому они с папой прошли сквозь вращающиеся