— Недолго ждать, пока Зима тебе предъявит, — добавил он.
— Странно, что уже не предъявил.
— Он потребует ее отдать, — тихо сказал Авера.
Я и без него это прекрасно знал.
— И развяжет войну, если ты этого не сделаешь.
Это я тоже знал. Я посмотрел на друга, думая, посоветовать ему заткнуться.
— Ты же не хочешь войны из-за какой-то бабы?
— Конечно, не хочет, — распахнув дверь, Маша стояла на пороге кабинета.
Выглядела она совершенно спокойной, только бледные щеки чуть тронул румянец.
— Ты подслушивала, — сказал я зло.
Захотелось сперва прибить Аверу, который произнес все те разумные и логичные фразы, а следом Машу, которая какого-то черта возомнила, что может безбоязненно вмешиваться в мои личные и рабочие разговоры.
— Конечно, — она даже в лице не переменилась. Ни грамма стыда или раскаяния. Наоборот, еще выше нос задрала. — И хорошо, что я это сделала. Теперь тебе не нужно будет подбирать слова или искать оправдания.
— Нихера не хорошо! — взревел я и скинул с письменного стола второй пустой бокал. С громким звоном он разбился и разлетелся по паркету сотней мелких осколков. — Дай нам поговорить, — кое-как совладав с собой, и я повернулся к Авере.
Тот молча кивнул и вышел из кабинета, не сказав ни слова. Когда проходил мимо Маши, она подчеркнуто вежливо уступила ему дорогу и старательно отвернулась в другую сторону.
— Тебе, кстати, нервничать нельзя, помнишь? — деревянным голосом сказала она, когда за Аверой закрылась дверь.
Я взглянул на нее через плечо, опираясь рукой о деревянную столешницу. Я все еще плохо себя контролировал.
— Лучше помолчи, — процедил сквозь стиснутые зубы. — Просто помолчи.
Она пожала плечами и фыркнула, но послушалась. Прошла внутрь кабинета и остановилась в шаге от меня, скрестив руки на груди.
— Аверин все верно говорит, и ты сам это знаешь.
— Блять, Маша! — я завелся за секунду. — Какого хера ты мешаешь мне хотя бы раз в жизни поступить правильно?!
Я повернулся к ней, сжав кулаки, и она от меня отшатнулась. Естественно. Нехер было меня злить.
— Потому что я не хочу, чтобы потом ты меня за это возненавидел, — она все же ответила, хоть и смотрела на меня испуганно.
— Что? О чем ты?
— О том, Кирилл, о том самом! — она выпрямила руки по швам и тоже сжала кулаки, впившись ногтями в ладони. — Наверное, ты сейчас хочешь поступить благородно, не хочешь отказываться от меня или от своего слова, ведь ты обещал меня защитить, и это уголовку менты раскопали, чтобы давить на меня! — шептала Маша быстро и горячо, и отчаянно, не позволяя мне вставить и слова.
Я молча слушал ее и смотрел, как ее глаза наполняются слезами, как она отбрасывает со лба волосы, как заламывает тонкие пальцы.
— Но подумай сам! Этот рыцарский морок очень скоро развеется, и что останется потом? Ваши бандитские разборки, трупы, ранения, проблемы. Тебя осудят свои же, тебя точно не поддержит куратор из ФСБ... и все ради чего?! Кирилл, просто ответь себе честно на этот вопрос!
— Вот так ты, значит, обо мне думаешь, да? — я прищурился. — Рыцарский морок развеется, благородный порыв закончится, — я сделал к ней шаг, и она отпрянула назад. И ойкнула, потому что врезалась бедрами в стол.
Естественно, что она испугалась. Ведь мой голос звучал очень зло и очень угрожающе. И даже с дыркой в боку я был намного, намного сильнее нее.
— Да! — она тряхнула распущенными волосами, и мне захотелось сделать ей больно. — Потому что я тебе никто! Какая-то баба, как сказал Аверин. И он в этом прав! Ты отрицаешь это сейчас, но поймешь потом, а будет уже поздно. И вот тогда ты меня возненавидишь! — она кричала мне все это в лицо, почти в истерике.
Ее голос сорвался, и она заплакала, закрыв ладонями глаза.
— Я тебе никто! — повторяла она как заведенная. — Мы даже не спали еще! Я просто уйду из твоей жизни, и ты не заметишь...
— А вот это легко исправить, — сказал я, и Маша вскинула на меня ошалевший взгляд.
— О чем ты? — пролепетала тихо.
Она и правда не понимала.
— Что не спали еще — это легко исправить.
И я сделал то, что давно хотел — схватил ее за волосы и грубо потянул на себя, а потом навалился на нее и впечатал тяжестью своего тела в стол.
— Кирилл, это не выход, — простонала она мне в рот, пытаясь увернуться от моих поцелуев.
Но я был сильнее. И даже боль в боку не могла сейчас меня остановить. Даже если бы в ту секунду рухнул чертов потолок дома — я бы не остановился.
Я целовал ее в губы и в шею, безжалостно оттягивая ее голову назад, держа за волосы на затылке. Второй рукой забрался под свитер и сжал грудь, больно потянул за сосок. Маша выгнулась мне навстречу, но не попыталась оттолкнуть. Ее руки лежали на моих плечах и едва ощутимо подрагивали.
— Ничего не изменится, — прошептала она мне в шею, когда я отпустил ее на секунду и задрал подол длинной юбки ей на бедра, и усадил ее саму на стол.
— Изменится, — прорычал я ей в губы, — изменится. Ты больше не сможешь говорить, что я тебя еще не трахал.
Дрожь прошла по ее телу, когда я коснулся ее клитора поверх тонкой ткани трусов.
— Ты мокрая, Маша, — выдохнул я, и она умудрилась покраснеть. А потом подалась навстречу моей руке и потерлась о нее бедрами.
— Ничего не изменится, но я хочу, чтобы ты меня трахнул, — ее ладони погладили мои лопатки, и она еще плотнее прижалась ко мне.
Ее руки скользнули вниз, нашарили резинку свободных штанов, и она сама стянула их с меня.
— Ну уж нет, — я перехватил ее ладони, завел их ей за спину, снова погладил клитор и оттянул в сторону ее трусы. И вошел в нее, мокрую и горячую, одним движением.
Она застонала и плотнее насадилась на мой член. Мне хотелось наказать ее за подслушивание, за все те дерзости, которая она мне наговорила, и за те, которые еще наговорит. Я был зол и трахал ее точно также