Она планировала воспользоваться ими как оружием.
Никто не заметил, что она взяла их. Никто не проверил подносы с осколками посуды и остатками трапезы.
Талила старательно подавляла ухмылку, чувствуя на себе чужие взгляды. О, она давно привыкла к неодобрению и недовольству. Глупые молоденькие служанки и самураи понятия не имели, что ей приходилось терпеть дома.
Ночью она устроилась на футоне почти счастливая, кожей чувствуя приятное прикосновение гладкой поверхности палочек. В умелых руках они могли стать превосходным оружием, а Талила была очень хорошей ученицей. И умела сражаться не только на мечах.
Ей оставалось дождаться, когда Юми, уже привычно и обыденно, ближе к утру тайком проскользнет в спальню, чтобы достать новую стопку одежды из встроенного шкафа. Было сложно бороться со сном, но Талила справилась. Едва за служанкой закрылись двери, она бесшумно поднялась и на цыпочках, бесшумно ступая, подошла к стене. Она знала, что один из стражников пойдет вслед за Юми: именно так он поступал в предыдущие разы.
Когда из-за стены раздались негромкие, удаляющиеся шаги, Талила резко распахнула двери. Оставшийся в одиночестве стражник повернулся к ней, еще ничего не подозревая, и она молниеносно налетела на него, воспользовавшись своим преимуществом. Самурай не ожидал ее атаки. Он не ожидал, что Талила набросится на него и двумя прицельными ударами по болевым точкам на шее лишит его сознания.
Ей даже не пришлось воспользоваться украденными палочками. Талила с трудом успела подхватить его тело, когда самурай завалился навзничь. Она едва не рухнула на пол вместе с ним, но в последний момент удержалась на ногах. Все же она невероятно ослабела за время своего заключения.
Смахнув с лица прядь волос, выбившуюся из пучка, Талила огляделась, припоминая, в какую сторону удалялись шаги Юми и второго самурая. Ей повезло, что Клятвопреступник вел удивительно затворнический образ жизни. Он почти не держал в своей части дворца слуг, в его личной охране было мало самураев. Даже наложниц его Талила еще не встречала.
Может, застанет его нынче ночью с одной из них?..
Она думала об этом, когда оценивала собственные риски, но все же решила, что Клятвопреступник проводил эти таинственные ночи не с наложницами. Она не знала, как объяснить свое чутье. Но знала, что не ошибается.
Поэтому она и решилась на то, что сейчас сотворила. Чем бы ни занимался Клятвопреступник ночами, что бы он от нее ни скрывал — это было очень и очень важно для него. И Талила намеревалась это выяснить.
Прижавшись к стене, она повернулась направо и поспешно зашагала, почти побежала вперед. Она кралась по длинным, темным коридорам императорского дворца, прислушиваясь к каждому звуку. Тишину нарушал только ее дыхание и редкий шепот ночного ветра, просачивающегося через решетчатые окна. Полы ее длинного кимоно шуршали о татами пол, но она старалась двигаться тихо, словно тень, чтобы не выдать себя.
Впереди, в слабом свете масляных фонарей, мелькнули две фигуры — Юми и самурай. Когда они свернули в боковой проход, Талила ускорила шаг. Она выглянула из-за угла и успела увидеть, как дерзкий стражник Такахиро, поджидавший тех двоих возле дверей, раздвинул их, и все втроем они вошли в комнату.
Сердце Талилы колотилось все сильнее и сильнее. Решив не медлить, она подбежала к дверям и замерла, когда услышала грудной, полный боли стон. Затем до нее донесся негромкий шепот, в котором она не могла ничего разобрать.
Талила сделала глубокий вдох, пытаясь унять громкий стук сердца, и распахнула двери.
И сразу же почувствовала на себе три враждебных взгляда: от служанки, Такахиро и юноши, которого она уже встречала в личной охране своего мужа.
Клятвопреступник лежал на футоне, который был сдвинут в самый центр комнаты. Непривычно и странно. Она почти ничего не смогла разглядеть, потому что собой его закрыли оба самурая, одновременно шагнувшие вперед, и Юми, сидевшая на коленях на татами рядом с ним.
Она ничего не видела, но вновь услышала его стон. И тихий шепот служанки.
— Господин...
Талила бегло осмотрелась, пытаясь разглядеть хоть что-то. Ее внимание привлек дальний угол: там, на специальной подставке, покоились доспехи и оружие — тщательно отполированные кусаригама и меч, которые блестели даже в лунном свете. Над ними на стене висел скромный свиток, изображавший пару устремлённых в небо журавлей. Рядом же, на небольшом настенном выступе, стояла керамическая ваза с единственным свежим цветком.
Талила фыркнула и поспешно отвела взгляд. Ей не было дела до свитков и цветов, которыми Клятвопреступник решил украсить свои покои.
— Как вы посмели... — Такахиро оправился от изумления первым. Он шагнул вперед, и она мгновенно скользнула в сторону, уходя от прямой линии с ним, и сжала в руках палочки для еды.
— Тихо! — она думала, что ее муж без сознания, но ошиблась.
В ночном спокойствии и умиротворении голос Клятвопреступника прозвучал оглушительно.
— Подай мне куртку! — велел он низким, сдавленным голосом, едва ли не рыча.
Его дыхание было неровным, как у человека, который пытается не показать слабость, даже если каждая мышца горит от боли.
Талила же ступила еще правее и вытянулась всем телом, чтобы рассмотреть то, что от нее отчаянно пытались скрыть. Но Такахиро, казалось, был готов скорее умереть, чем позволить ей сделать это. Он прыгнул на нее, заставив обороняться, чем перетянул ее внимание только на себя.
Когда Талила раскусила план этого щенка, было уже поздно.
Повернувшись к ней лицом и спрятав спину, Клятвопреступник поднялся с футона, едва сдержав болезненный стон. На его обнаженной груди поблескивали капли пота. Он был одет лишь в широкие штаны хакама, и когда Юми подала ему куртку, он резко перехватил ее одной рукой. Другую он плотно прижал к ребрам, как будто пытался скрыть рану.
Казалось, что его тело разрывалось на части от напряжения, но взгляд его оставался твердым и ясным. Рваными, неловкими движениями Клятвопреступник накинул ткань себе на плечи, аккуратно подтягивая края, чтобы скрыть следы крови.
Он стиснул зубы, выпрямился, несмотря на пронизывающую боль, и посмотрел в сторону Талилы. Клятвопреступник застыл, когда увидел её. Она стояла, прямая, как натянутая струна, пряди волос из растрепавшегося пучка ниспадали на плечи.