А потом вдали, там, где стоял на холме императорский дворец, что-то вспыхнуло. Раз, другой, третий... Первая вспышка сорвала у Мамору короткое проклятье. Над столицей, прямо над высоким гребнем дворцовых крыш, распустился алый цветок света.
Сперва никто не понял, что послужило тому причиной. Казалось, это падающая звезда оставила свой яркий росчерк на небосводе. Но затем ослепляющий огонь взвился ввысь, словно началось извержение вулкана, и лаву с колоссальной силой выбросило в воздух.
Огромный столп пламени был способен достать до луны, настолько он был высоким и мощным. Поражающим. Он заставил всех замолчать на несколько мгновений, и никто был не в силах отвести взгляда, хотя очень быстро начали слезиться глаза.
— Этого не может быть... — сквозь шум скачки донесся до Мамору ошеломленный голос полководца Осаки.
Наверное, не может.
Но это было. Прямо перед ними в небо ударяло пламя.
Мамору развернул коня к полководцу, и красный отсвет пожарища мазнул по его лицу, выделяя резкие скулы и выхватывая из тьмы напряженные глаза.
— Она уничтожила оковы, — прошептал он и ударил пятками, и жеребец ринулся вниз по склону.
Позади них все погрузилось в тишину, а впереди, там, где горел гигантский столп света, уже слышался гневный гул вынужденного пробуждения столицы.
Мамору склонился к гриве коня и позволил алому зареву вести их к столице. С каждым ударом копыт он твердил мысленно только одно: «Держись, Талила. Я близко».
И пламя над дворцом, словно откликнувшись, взвилось еще выше.
Мамору было тринадцать, когда он впервые побывал в настоящей битве. С тех пор сражений было столько, что он давно перестал их запоминать.
Но это не сотрется из его памяти никогда.
Когда огненный столп разрезал небо над столицей, город погрузился в хаос. Казалось, с людей слетели все маски, и они отдались инстинктам. Первобытным. Диким. Необузданным.
И это касалось не только императорского войска, не только несчастных жителей столицы, которым не повезло. Нет. Разума лишились и люди, которых вел за собой Мамору. В суете ему некогда было отслеживать, но он видел, что четверть войска повернула вспять, когда зажглось небо над императорским дворцом, и никакие крики военачальников не смогли их остановить.
Мамору продолжал гнать жеребца вперед. Потому что те, кто служил Императору, были еще большими трусами. Спасать свою шкуру бросились многие, и столица осталась практически без защиты. Из стройных рядов, что стояли под стенами, не осталось и половины. Люди бежали прочь, ослепленные пламенем и страхом. Они не разбирали дороги и ничего не видели перед собой. Они топтали тех, кто слабее, и старалась не встречаться с теми, кто был сильнее. О помощи ближнему и речи не шло, всех волновала лишь своя шкура.
Мамору презирал их, но, к собственному удивлению, не мог винить.
Потому что дикое, первозданное пламя испугало и его. А ведь он знал Талилу, знал ее магию. И знал, что она не стала бы уничтожать императорский дворец и убивать людей лишь потому, что захотела. Или пребывала в плохом настроении.
Да как, великие Боги, она вообще смогла освободить свои силы? Вновь уничтожила оковы? Но ведь на этот раз он ей не помогал, кандалы не были ослаблены.
Неужели его жена настолько сильна?..
Но это не укладывалось в голове, ведь месяцы назад, когда она впервые оказалась во дворце, Талила страстно и отчаянно мечтала освободиться и всем отомстить. Ее питала черная ненависть, а сильнее этого чувства было мало что. И тогда она не смогла. Как бы ни стискивала кулаки, как бы ни вздувались вены у нее на висках, как бы она ни дрожала, не способная сдерживать рвущие душу чувства — кандалы Талила не разрушила.
Но сегодня же...
Что-то изменилось. И где-то на подкорке вертелась недостойная мысль, которую Мамору гнал прочь. Что изменилось все к худшему.
Им все же пришлось обнажить катаны, ведь императорское войско, хоть и лишившееся половины самураев, все еще стояло у стены и охраняло столицу и дворец. Но назвать то месиво битвой не поворачивался язык. Воздух звенел от криков: обычные жители в страхе покидали свои дома и искали укрытия внизу холма, но там подступала армия, возглавляемая Мамору.
Вокруг было светло как днем, ведь по неведомой причине пламя, что разрезало небо на две части, не угасало. Огонь поднимался и поднимался ввысь, словно на месте императорского дворца разверзлась земля, и появилось жерло вулкана. Вокруг разлетался пепел, и по воздуху плыл удушающий запах гари. Жар, что шел от пламени, обжигал. По лицам стекал пот, губы пересыхали, щеки алели ярче огня. Мамору жестко усмехался, когда вспоминал свою обритую наголо голову. Хорошо, что так случилось, иначе огонь подпалил бы ему волосы, как уже подпалил брови и ресницы.
Дышать становилось невозможно, каждый вдох давался так тяжело, словно они толкали на гору огромный камень. Из груди вырывались хрипы.
В суете и царившем вокруг хаосе, разбавляемом воплями, разобрать, где друг, а где враг — получалось с трудом. Мамору давно потерял полководца Осаку. И также давно лишился коня. И он едва ли назвал бы момент, когда это произошло. Однажды он моргнул и осознал, что стоит на земле и сражается с теми, кто попадался ему на пути.
Мамору шел вперед, прорубая себе путь. Не было больше мыслей о захвате столицы. Даже ненависть к Императору, вспыхнувшая с новой силой утром, притупилась, потухла. Все, о чем он мог думать — это о жене.
И о том, что с ней происходило.
На его лице была кровь: своя и чужая. Он лишился части брони, потерял где-то нож, и при нем осталась лишь катана. Он слышал вокруг себя крики. Люди страдали и умирали, но Мамору не оборачивался, не оглядывался по сторонам. Он шел вперед. Он даже не атаковал первым, только защищался или уворачивался, потому что берёг силы.
Целый мир вокруг перестал его интересовать, сузившись до лица жены.
Ту страшную ночь он не забудет никогда. Ночь, в которую дотла выгорел императорский дворец — со всей его роскошью и богатствами. Убранные шелком стены, фарфоровая посуда, вышитые золотом ширмы, столы из редкого дерева, мягчайшие подушки, украшения, шкатулки, ломящиеся от одежды встроенные в стену шкафы, просторный зал, где восседал на троне император — огонь поглотил и уничтожил все.
Остался лишь пепел да обгоревшие