— Лихорадка ушла, можете отправляться домой, — сказал он, удовлетворившись увиденным. — Ваши родные будут невероятно рады.
— Их предубеждение против этого места...
— Вполне понятно, — прервал меня Кондрат Тимофеевич. — Но Их сиятельство князь поступил совершенно правильно, когда привез вас ко мне. В таких нужно действовать без промедления.
— Я знаю, — поспешно сказала я, потому что мне показалось, что доктор приписал меня к числу тех, кто осуждал Георгия. — Я знаю, что Их сиятельство поступил правильно.
Кондрат Тимофеевич, задержав на мне взгляд, тонко улыбнулся. Раскланялся и ушел, а оставшаяся в комнате сестра милосердия помогла мне умыться, насколько позволяли условия, и одеться.
Затем я, наконец, подошла к зеркалу. Белоснежная повязка выделялась на лице ярким пятном, привлекая внимание. Нужно будет попробовать укладывать волосы на эту сторону, чтобы прятать ее. Пока я разглядывала себя, то прислушивалась к негромким голосам, доносящимся из соседней комнаты. Я не могла различить слов, но по интонациям поняла, что отец и Георгий ругались.
Вздохнув, я толкнула дверь и вышла к ним. Пока мы прощались с Кондратом Тимофеевичем и спускались вниз, чувство, что что-то не так, меня не отпускало. Напротив, оно только усиливалось. Я всегда думала, что оба князя друг другу нравились. Георгий был близок с Императрицей: до того, как случилось похищение и все последующее. Отец не напрасно ведь сосватал ему свою единственную дочь — прежнюю Варвару. Это был выгодный союз, уж об этом мне прожужжали уши все.
Но что-то изменилось.
Внизу нас поджидали экипажи: один невероятно торжественный, с вензелями в форме буквы «Р». Догадаться, кому он принадлежал, было несложно.
— Варвара, — старший князь Разумовский взял меня под локоть и увлек за собой, — проедься со мной и тетушкой.
Я нахмурилась и тут же пожалела об этом, почувствовав под повязкой острую боль. Георгий стоял в нескольких шагах от нас с каменным лицом.
Да что происходит?!
— Отец, я поеду со своим мужем, — я уперлась ногами в брусчатку и попыталась высвободить руку, но князь не желал отпускать.
Силы наши были не равны. Я после лихорадки и недели, проведенной в постели, едва могла ходить. А отец был крепким мужчиной, и, кажется, проведенное в плену время не сильно его истощило.
— Что вы делаете? — Георгий, услышав наше препирательство, вырос за моей спиной.
Князь Разумовский окинул его убийственным взглядом, но руку разжал. Он ничего не успел сказать: вмешалась подошедшая к нам Кира Кирилловна.
— Варвара, Георгий Александрович, тогда, как условились с вами, ждем вас завтра вечером на ужин. Отдыхайте нынче. Идем, Алексей.
Фыркнув, отец развернулся на каблуках и зашагал к экипажу, даже не обернувшись. Сузив глаза, я посмотрела на мужа. Что бы между ними ни случилось, я желала знать.
— Идемте, Варвара Алексеевна, — устало выдохнул он и протянул мне локоть.
Едва мы оказались в экипаже, я посмотрела на него.
— Что это было, князь? Когда вы и отец успели рассориться?
— Кондрат Тимофеевич запретил мне вас волновать, — уклонился он от прямого ответа. — Обещаю, я все расскажу вам, но позже. Вы должны отдыхать.
«Я уже отдыхала целую неделю, валяясь в беспамятстве», — хотела бы сказать я, но не стала, потому что муж ведь был прав.
Я храбрилась, но чувствовала в ногах слабость: они подкашивались при каждом шаге. Голова противно кружилась, во рту то и дело появлялся мерзкий вкус тошноты, и даже короткий путь от дверей палаты до экипажа лишил меня сил и заставил покрыться мерзкой испариной.
Поэтому я кивнула и прикрыла глаза. Князь Хованский никуда от меня не сбежит, мы поговорим вечером.
Но здесь я ошибалась.
В особняке нас встретили радушно: я и не ожидала. Соня сияла от счастья, княжна Елизавета улыбалась и даже ее компаньонка выказала радость. Экономка лично проводила меня до спальни, коротко рассказав о делах особняка.
Потом я с наслаждением выкупалась, просидев в теплой воде, пока она не остыла, и поела бульона с яйцом, который Соня подала прямо в кровать. Я помнила, как закрыла глаза, уложила голову на мягкие подушки и пообещала себе, что немного вздремну и отправлюсь расспрашивать обо всем князя.
Буквально спустя мгновение я проснулась, а за окном уже стояла кромешная темнота. Мне показалось, я проспала не больше часа, но выходило, что почти целый день. В спальне уже горели свечи, на трюмо стоял поднос с закрытыми блюдами: мне приносили ужин, а я даже не проснулась.
Я почувствовала досаду на саму себя: вновь упустила драгоценное время! Интересно, слишком ли уже поздно, лег ли Георгий спать? Я бросила быстрый взгляд на дверь в углу, которая вела в его спальню. Но стучать в нее мне почему-то показалось бестактно, так что я надела плотный халат, заботливо оставленный кем-то на пуфе, что был приставлен к кровати, и поднялась.
Голова почти не кружилась, и сон определенно помог восполнить мне силы. Я чувствовала себя гораздо лучше, чем утром, а ведь тогда я думала, что уже поправилась. Завязав пояс халата и запахнув его под горло, я подошла к двери и вышла в коридор. Прежде, чем я постучалась в спальню Георгия, я заметила свет в конце длинного коридора: там располагался кабинет князя.
Так даже лучше. Поговорим не в спальне.
Я не успела сделать и пары шагов, когда услышала мужские голоса. Я моментально остановилась, потому что меня с головой накрыла волна неприятнейших воспоминаний: однажды ночью прежняя Варвара подслушала чужой разговор. И поплатилась жизнью.
Но потом до меня донеслось.
— Я должен ее отпустить.
Это сказал князь Хованский.
— Не глупи! — голос принадлежал его другу графу Каховскому. — Ты уже пожертвовал ради нее службой
И я приросла ногами к полу, не в силах уйти.
Глава 42.
— Я должен ее отпустить.
Это сказал князь Хованский.
— Не глупи! — голос принадлежал его другу графу Каховскому. — Ты уже пожертвовал ради нее службой.
И я приросла ногами к полу, не в силах уйти.
***
— Не из-за нее, — упрямо возразил князь Хованский. — Из-за самого себя. Из-за решений, которые принимал.
— Ты про злополучный приказ? — в голосе графа звучала откровенная досада.
Кажется, они обсуждали это далеко не в первый раз.
Георгий фыркнул и что-то пробормотал. Очень тихо,