Может быть, длинный перечень дел, начатых матерью Терезой, показался читателю скучным. Конечно, читая эти строки, он хотел бы узнать побольше о самой матери Терезе — о каких-нибудь чертах характера, об историях, из которых потом складываются легенды. Но именно все это мать Тереза из смирения и самоотречения никогда не признавала. Нобелевская премия мира не изменила ее отношения к масс-медиа. Она, правда, соглашалась говорить с ними о своей конгрегации, но упорно молчала о себе. Гонджа Бояджиу как будто перестала существовать. Осталась лишь натоятельница Миссии Милосердия, которая важна и интересна лишь в той мере, в какой остается смиренной и верной ученицей Христовой. Кроме Жаклин де Деккер и отца Ле Жоли, которые дали обет ничего не разглашать, никто не мог сказать, что близко знал мать Терезу. Своим биографам Десмонду Мойргу и Монике де Уэртас она тоже не рассказала ничего личного.
Мать Тереза слилась со своим делом; его история — это ее история. Как ни парадоксально, от этого только крепнет харизма «матушки», как ее почтительно называют сестры, и их почитание трудно понять непосвященному. Это, конечно, отнюдь не идолопоклонство. Думать так — значит заблуждаться насчет характера отношений между сестрами Миссии Милосердия и ее главной начальницей. Но она в своей конгрегации вездесуща, деятельно управляет ею и отнюдь не довольствуется почетными обязанностями. Через переписку она постоянно связана со своими сотрудницами и все более многочисленными сотрудниками во всех концах света, а в каждом своем путешествии встречается с ними. Никакое дело не начинается, если не утверждено ею. И часто это утверждение принимает форму необходимой помощи. Ведь особые отношения матери Терезы с сильными мира сего позволяют ей преодолевать многие преграды и побеждать многие трудности. Вот почему она без ханжества приняла Нобелевскую премию мира. Мать Тереза и раньше имела немалое моральное влияние на международной арене. Но после награды ее авторитет неизмеримо возрос. Нельзя было отказать лауреату Нобелевской премии в том, в чем можно еще было отказать простой настоятельнице монашеского ордена. С тех пор мать Тереза разговаривала с главами государств и правительств на равных и, если они сами не просили ее помощи, не стеснялась звонить им или идти к ним.
Хрупкий силуэт матери Терезы стал привычным в президентских дворцах всего мира. Ее видели и на крыльце Елисейского дворца и на лужайке Белого дома, но это никогда не были Устные визиты, а всегда рабочие. Калькуттская монахиня умело ткала из них ткань связей, которые могут оказаться полезными. У нее была записная книжка с адресами могущественных людей, благодаря которой она в нужный момент могла напомнить о себе своим собеседникам и потребовать от них невозможного. Ее встреча с супругами Рональдом и Нэнси Рейган в 70-е годы, когда Рональд был еще губернатором Калифорнии, вызвала скрежет зубовный у иных американских католиков. Но много позже она принесла плоды. В 1983 году, когда голод свирепствовал в Эфиопии, мать Тереза сняла трубку, позвонила бывшему губернатору, который стал уже президентом США, и попросила его помочь с транспортом для доставки продовольствия в Аддис-Абебу. Что с того, что режим в Эфиопии был марксистско-ленинским, а американский президент — глашатаем борьбы с «империей зла», коммунистической системой? Мать Тереза от обоих получила то, что было для нее важнее всего: возможность прийти на помощь людям, умиравшим от голода, людям, спасти которых от верной смерти могла только международная помощь.
Забота о пользе дела приводила ее и к тому, что она не кривила губы, работая с кое-какими режимами, шла на то, что иные зовут компромиссом. Например, недруги повсюду распространили ее фотографию вместе с Жаном Клодом Дювалье — диктатором Гаити, правившим, опираясь на свою личную гвардию, страшных «тонтон-макутов». И действительно мать Тереза согласилась приехать с официальным визитом в Порт-о-Пренс и принять награду его правительства. У нее это была не первая награда и не последняя. В интервью, опубликованном в гаитянской газете, напечатано даже несколько добрых слов о «дювальеризме», но, впрочем, нельзя проверить, действительно ли она выразилась именно так, как это изобразил журналист. В прекрасных отношениях она была и со многими африканскими правителями, из которых далеко не все могли, мягко говоря, быть примером беззаветного служения народу. Например, президенту Руанды Жювеналю Габьяримане искренняя католическая вера нисколько не мешала устроить настоящую расовую дискриминацию национального меньшинства — народа тутси. При всем при том мать Тереза — именно потому, что воздерживалась от всяких политических высказываний и поддерживала с неприятными режимами совершенно честные, без всякой задней мысли отношения — смогла открыть на Гаити и в Руанде обители, деятельность которых многим помогла в нужде и скорби. На таких весах и нужно вешать критику в ее адрес иных прекрасных душ. Впрочем, они забывают отметить, что и в 80-е, и еще более в 90-е годы все больше расширялась ее деятельность в странах Восточного блока, хотя не было никаких предпосылок, чтобы властям этих стран, которые в данном случае сами звали ее, потребовалась ее помощь.
Глава 9. Крест, молот и серп
В начале восьмидесятых годов, на открытии обители в Гонконге, матери Терезе пришлось встретиться с одним китайцем из Китайской Народной Республики. Он спросил ее не без лукавой мысли: «Кто такой для вас коммунист?» Монахиня ответила: «Такой же человек, как и все». Для нее это было самоочевидно. Невозможно подозревать, что она сказала это нарочно, из дипломатии или такта. Она никогда не заботилась о риторике и говорила то, что хотела сказать, даже если это кому-то было неприятно. Но для тех, кто хорошо ее знал, этот ответ был достаточно удивителен. Вообще-то начальница ордена Миссии Милосердия не носила в сердце коммунистическую идею. Ей было небезызвестно, что коммунизм из себя представляет и какую роль он прямо или косвенно сыграл в ее собственной жизни. Безусловно, решение остаться в Индии после Второй мировой войны и объявления независимости ее новой родины для нее было следствием «призыва в призыве», услышанного 10 сентября 1946 года. Но принять его было гораздо легче потому, что Тереза потеряла всякую надежду когда-нибудь вернуться в родной город Скопье или поселиться на родине предков — в Албании. В