Маленькая Гонджа — ей было девять лет — с болью перенесла смерть отца, строгого и требовательного, но много сделавшего для ее воспитания. Именно он внушил ей несколько основных принципов, один из которых будет вести ее всю жизнь: «Дочь, никогда не подноси ко рту кусок хлеба, если не желаешь разделить его с другим». Вначале она не понимала долгих разговоров взрослых, лица которых вдруг стали серьезными, — поняла только, что случилось что-то очень важное и таинственное. Главное было вести себя хорошо, тогда папа Колле скоро вернется на улицу Власка. Еще лучше Гонджа вела себя, чтобы ее взяли к отцу в больницу — странный дом, где расхаживали люди в белых халатах и надо было говорить тихо. Она обрадовалась, когда Колле сжал ее в объятиях и прошептал несколько неразборчивых слов. «Папа любит меня», — подумала она.
Ничто не готовило Гонджу к удару от страшных слов, сказанных родными: «Крепись, девочка. Твой папа уехал далеко и больше не вернется». В это мгновение весь мир ребенка перевернулся. Мать, любившая красивые яркие платья, с той поры носила только черное. В доме нависла тяжкая тишина. Никто не смел громко разговаривать, смеяться, шутить. Каждое воскресенье вся семья шла на прогулку до кладбища и клала цветы на могилу Колле. Это было невеселое развлечение для девочки: она, конечно, предпочла бы долго бродить по окрестным горам или играть с подружками. Об этой трагической полосе своей жизни мать Тереза всегда говорила очень скупо, так что никто не знает, не случалось ли ей восставать против такой несправедливости — смерти обожаемого отца. Роптала ли она на Бога и на людей за несчастье, из-за которого она осталась сиротой? Получала ли потребный ей мир через молитву и сосредоточение?
Впрочем, скорбь ребенка смягчалась безграничной любовью родных. Смерть отца еще больше спаяла семью — мать Тереза вспоминает об этом: «Мы всегда были очень дружны, а особенно после смерти отца. Мы жили друг для друга и все четверо старались всегда радовать друг друга». В такой обстановке детство и отрочество Гонджи оставались счастливыми. Близких беспокоило только одно: у нее не все в порядке было со здоровьем. Она часто простужалась, много кашляла: это были признаки начинавшегося туберкулеза, который открылся много лет спустя. К счастью, у друзей Колле был летний домик в горах около Скопье. Девочку часто приглашали туда, и она подолгу гостила в этом доме; отдых шел ей на пользу и помогал восстановить силы.
Как и брат с сестрой, Гонджа училась в светской начальной школе и в государственном лицее. В Скопье было слишком мало католиков, чтобы содержать свои частные учебные заведения. Одноклассницами Гонджи были еврейки и православные, с которыми она находилась в прекрасных отношениях, хотя в Скопье была совсем другая атмосфера. Контаджийские волнения продолжались (до начала 30-х годов), и столкновения между сербами, болгарами и албанцами случались довольно часто. В старом османском Юскюбе каждая этническая группа жила как бы в своем гетто, и сношения между общинами сводились к минимуму. Семья Бояджиу не была исключением из общего правила. Дети ходили в сербскую школу, но дома, в семейном кругу, говорили по-албански.
Цементом, скреплявшим семью, была сильная католическая вера. Драна Бояджиу была усердной католичкой. Она держалась в стороне от политической и националистической деятельности мужа, но играла важную роль в жизни прихода Сердца Иисусова. Католический храм Скопье был рядом с ее домом. В свободное от занятий по лавке время Драна активно занималась делами на пользу общества. Благотворительность была ее второй природой. Помочь тому, кто беднее тебя, — первейший долг. Когда какой-нибудь обездоленный стучался в дверь ее дома, она всегда подавала милостыню, не забывая объяснить младшей дочери: «Помни: если даже он нам по крови и не родня, все равно он наш брат, потому что беден».
Драна была «деятельной дамой» и не боялась этого определения, в котором тогда не было ничего осуждающего. Она часто устраивала благотворительные вечера, в которых участвовали все члены семьи. Ее племянник Лоренц Антони был начинающим композитором. Его первый романс «На холме у озера» впервые исполнили Гонджа и Ага на концерте в пользу бедных 25 марта 1928 года. Обе они пели в приходском хоре: Гонджа альтом, Ага сопрано. Их называли «соловьи нашего прихода». К своей роли, как вспоминает Лоренц Антони, они относились очень серьезно: «Гонджа всегда приходила на репетицию первой и всегда была в духе. Она участвовала во всех мероприятиях католической молодежи. Мы читали наизусть стихи, пели, музицировали, ставили спектакли. Я научил Гонджу играть на мандолине. Она училась быстро и хорошо. Все объединялись вокруг нее: она была прирожденным организатором».
Гонджу крестили на следующий день после рождения, 27 августа 1910 года: у албанских католиков был обычай как можно скорее совершать этот обряд. Отец выбрал ей имя Гонджа, то есть Агнесса, — так звали святую мученицу первых веков христианства, которая предпочла смерть отречению от веры и утрате невинности. Ей приписывается много чудес — например, она вернула зрение тюремщику, пораженному слепотой за то, что глядел на нее с вожделением. Святая Агнесса — покровительница женихов и невест, садовников и дев, ее память празднуется 21 января. Ее эмблема — агнец, она считается символом христианской невинности. Выбор этого имени был не случаен и оказал влияние на дальнейшую жизнь матери Терезы.
Гонджа, как и ее брат Лазарь и сестра Ага, получила серьезное религиозное воспитание и дома от матери, и на курсах катехизиса в приходе Сердца Иисусова. Каждый вечер Драна собирала семью на общую молитву, и мать Тереза сохранила этот обычай: «Дети нуждаются в молитве, и вся семья нуждается. Прежде всего любовь созидается в семейной ячейке, а возрастает в общей молитве. Когда вы молитесь вместе, вы едины и любите друг друга, как Бог любит вас. Какой бы мы ни были веры, мы должны молиться вместе. Дети должны учиться молитве, молясь вместе с родителями. Тем, кто забывает про общую молитву, трудно будет сохранить, укрепить и освятить свой союз». Церковная жизнь в семье Бояджиу была общесемейным, но в основном женским делом. Лазарь, старший брат, был верующим и ходил в церковь, но любил выразить некоторый скепсис. Разговаривая о приходе с родственниками, он иногда говорил не без иронии: «Мать с сестрами там словно поселились: все в хоре да на службе». Была ли это просто шутка? Может быть, и нет. Мы увидим, что Лазарь