Снизу бак выглядел вполне себе целым. Лёха провёл рукой по металлу, нащупал края пробоин и хмыкнул.
— Ну, что сказать… Илья! Нашему везению можно позавидовать!
— Повезло? — недоверчиво буркнул Илья, пытаясь поудобнее устроиться у дерева. — Ты вообще слышишь себя⁈ У нас пробитый бак, нет топлива, мы сидим в чёрти-каких кустах, и ты говоришь «повезло»⁈
Лёха усмехнулся и похлопал по баку.
— Ага. Потому что могло быть значительно хуже.
Пуля прошила бак наискось — аккуратная дырочка на входе, чуть выше ребра, где днище переходит в боковую стенку. На выходе, правда, дело обстояло хуже — там она уже прилично разорвала металл, пробив верхнюю поверхность бака.
Но бак не взорвался и не потёк, как дуршлаг. В нынешнем состоянии из 240 литров полной заправки в баке осталось литров десять, может, пятнадцать. Именно они плескались внутри, тихонько перекатываясь при каждом движении.
И это был шанс.
Лёха внимательно, буквально по сантиметру, исследовал бак из кабины, потом даже залез снаружи на крыло, осмотрел повреждения. Самозванец, выдающий себя за механика самолёта пришёл к своему, единственно правильному мнению — залатать можно.
Он огляделся, подобрал палку подходящего размера и сунул её Илье в руки вместе с ножом:
— Давай. Строгай чопики! Первый вот такого примерно размера. — Он продемонстрировал Илье свой грязный большой палец.
Илья удивлённо повертел палку в руках, потом посмотрел на новоявленного учителя, явно ожидая обоснования нарезанного ему фронта работ.
— Хренов, я тебе плотник, что ли⁈
— Ты не плотник! Ты артист деревянного зодчества. — Лёха заржал. — Ну и спаситель наших задниц по совместительству! Так что ты лежишь тут, или сидишь и стругаешь, пока я бегаю вокруг самолёта и разбираюсь с повреждениями.
— Прямо сейчас начинать или можно перекурить перед трудовым подвигом?
— Курить вредно! — безапеляционно произнес сторонник ЗОЖ — да и сигарет нет больше.
— Ну, если хочешь, могу тебе ещё политинформацию прочитать взамен. Не хочешь? Зря ты отказываешься от политического просвещения в трудной боевой обстановке да ещё и от своего проверенного товарища!
— Иди, балаболка, проверяй свой аэроплан, язык у тебя без костей! — отозвался Старинов, начав выстругивать.
Видимо, на нервах словесный понос мутной волной подхватил нашего товарища и унёс. Илья вздохнул, улыбнулся, обречённо махнул рукой и начал строгать. Лёха почувствовал прилив бодрости. Настроение резко улучшилось.
А почему бы и нет?
Мало того, что они живы, так ещё и есть реальный шанс улететь отсюда. Лететь гораздо быстрее, чем шариться по вражеской пересечённой местности, прячась от патрулей и рискуя получить пулю.
Плюс ко всему — он летать любил. А бегать — вот совсем не очень.
Так что идея была отличной. Он заглянул в самолёт, посмотрел на приборную панель. Стрелка топливомера почти упала в ноль, но топливо явно хлюпало в баке. Значит, если заделать пробоину, ещё можно будет что-то вытянуть.
— А бензин ты где возьмёшь? — саркастически спросил Илья, не отрываясь от выстругивания деревянных затычек.
Лёха лукаво усмехнулся, щёлкнул пальцами и со всей уверенностью в мире выдал:
— Скоро испанцы привезут.
Старинов замер, перевёл на него подозрительный взгляд и недоверчиво переспросил:
— Какие ещё испанцы⁈
— Те, что везут топливо на аэродром. Они скоро подъедут, а мы у них его экспроприируем.
Илья отложил нож, глубоко вздохнул, задумчиво почесал затылок и посмотрел на Лёху, как на психа.
— Ты сейчас серьёзно⁈
— Как никогда.
— То есть ты хочешь сказать, что где-то тут, неподалёку, к нам едет грузовик с горючкой, и мы такие выйдем, помашем ручкой, и они сами нам его добровольно отдадут?
— Почти добровольно. Только не машем, а целимся, и не ручкой, а пулемётом.
Видя непонимающее лицо Старинова, Лёха решил снизойти до объяснений:
— Илья, смотри. — Наш герой махнул рукой вправо. — Туда километров через семь — восемь аэродром франкистов.
Потом менеджер логистики махнул лапой в другую сторону.
— А туда — примерно столько же станция со складами, куда приходит топливо. Знаешь, сколько истребитель жрёт топлива за вылет? А бомбер? Лично я заливал… — поймав скептический взгляд Старинова, товарищ менеджер решил честно уточнить:
— Ну ладно, ладно, спиз… видел в общем, как заливают почти полторы тысячи литров.
Прямо на аэродром железка не приходит, значит, и бензовозы сновать должны тут регулярно.
— Главное, чтобы они не катались колоннами под прикрытием солдат. Но тут тыл… Был, до нашего появления, так что вряд ли они так уж перестраховываются. Да и думаю, у них на весь аэродром один-два бензовоза.
Так что ждём «поставщиков топлива».
Старинов нахмурился, окинул взглядом лес, дорогу, затем Лёху и, наконец, пулемёт.
— Знаешь, Лёша, у меня есть одна большая просьба.
— Какая?
— Если нас в итоге пристрелят за твои охренительные идеи, скажи мне об этом заранее. Я хоть присяду, чтобы не падать с высоты.
Лёха расхохотался:
— Договорились! Ты одним глазом следи за нашими «поставщиками топлива» на дороге!
Старинов тяжело вздохнул и продолжил строгать чопики.
А Лёха удовлетворённо кивнул и помчался осматривать самолёт на предмет прочих повреждений.
Вторая половина июня 1937 года. Аэродром Сото, окрестности Мадрида.
Утром Иван Евсеев ходил мрачным, хотя сам не понимал, отчего так скверно на душе. Нет, он не жаловался на жизнь, не терзался отчаянием, но где-то внутри грызло неприятное чувство вины, липкое, как смола. Он старался отмахнуться, но оно цеплялось, скреблось, нашёптывало что-то неприятное.
Вчера на аэродром нагрянул местный НКВДшник с водителем. Невысокий, с обширными засылинами и колючими глазами, несмотря на такую жару он был кожаном плаще. Он деловито расспрашивал пилотов о том самом вылете, когда Ивана сбил его собственный ведомый. Иван невольно напрягся, ожидая, что сейчас начнётся классический допрос: «Как стрелял? Куда попал? А не специально ли?» Но оказалось, что чекиста больше интересовал не он, а… Алексей Хренов.
Когда это выяснилось, Иван внутренне расслабился, но всё равно отвечал на вопросы сдержанно, рублено: «Да» и «Нет». Всё остальное пускай объясняет Казаков. В конце концов, он здесь командир. Однако, несмотря на облегчение, ощущение, будто он чем-то подставил Хренова, никуда не делось.
Чекист ушёл к начальству, к Осадч… хм. Точнее, тут его звали Казаковым и он терпеть не мог, когда кто-то ошибался в фамилии.
Иван поморщился, вспоминая