— Где ты был в ночь убийства? — вопрос Адама прозвучал зловеще.
— Не надейтесь на меня всех собак повесить, — брызгая слюной, завопил Обухов. — Алиби у меня. Стопроцентное алиби!
— Да? И какое же, если не секрет?
— Я провел ночь в обезьяннике. В тот день мы с Таней сильно поругались, она ломанулась к своим, я сдуру нажрался до беспамятства. Потом пошел на улицу, бродил где-то, ввязался в драку… очнулся уже в обезьяннике.
Адам брезгливо поморщился.
— Складно получается.
— Касательно обезьянника мы, конечно, проверим.
— Проверьте, вам там подтвердят. Вы убедитесь. … поймете, что я не обманываю.
— Пошли отсюда, — Адам вышел в коридор.
Напоследок Люська обернулась.
— А вам, Вячеслав Васильевич, советую завязывать с этим делом. Скоро вы станете отцом, пьющие родители — наказание для детей. Вспомните Любку.
Обухов отвел взгляд в сторону и пробормотал нечто невразумительное.
В машине Адама Люська начала искать в рюкзаке жвачку.
— Получается, Обухов не имеет отношения к убийству Алексея Павловича, — сказала она, когда машина тронулась с места.
— У него алиби.
— А если врет?
— Не думаю. Мужику крупно повезло, он оказался в нужном месте в нужное время.
— А когда повезет нам? — Люська посмотрела на Адама. — И повезет ли вообще?
Глава девятая ШЕЛКОВЫЙ ПЛАТОК
Борис Игоревич Кожевников вышел из машины, вдохнул полной грудью подмосковного воздуха и надел солнцезащитные очки.
Звонок друга, раздавшийся накануне вечером, заставил Кожевникова поволноваться. Всю ночь Борис Игоревич ворочался на кровати, гадая, что стряслось у Марата, если тот просил незамедлительно примчаться на дачу.
— Есть кто дома? — крикнул Борис Игоревич, поднявшись на крыльцо.
— Я смотрю, ты не очень торопишься, — в тоне Марата Евгеньевича проскальзывала неприкрытая обида.
— Приехал, как только смог. С утра отвозил дочь на примерку платья, она замуж выходит.
— Ты уже говорил, — напомнил Марат Евгеньевич, протянув другу руку.
— Что стряслось, Марат?
Марат Евгеньевич достал из кармана мятый платок и бросил его на стол.
— Любуйся.
Борис Игоревич заморгал, схватил платок и неестественно высоко прокричал:
— Не верю!
— Придется. Это не обман зрения, Борька, не галлюцинация, ты действительно видишь голубой платок.
— С вышивкой.
— Буква «С». Надеюсь, у тебя хорошая память, не следует напоминать, что означает эта буква?
— Я помню, Марат, я все помню. Откуда у тебя платок?
— Нашел.
— Где?
— Представь себе, валялся у крыльца. Мне его подбросили.
— Кто?!
— Спроси что-нибудь полегче. Сначала стучали в дверь, когда вышел, увидел платок. Соседская девочка уверяет, что ночью видела у крыльца клоуна.
У Кожевникова затряслись руки.
— Я уверен, всему найдется разумное объяснение. Марат, оно должно быть.
— А я в этом совсем не уверен. Платок! Клоун! Борька, это мистика.
— Иначе не назовешь. Ты вспомни, Марат, платки ведь пропали, они испарились за одну ночь. Никто так и не понял, что произошло.
— Зато теперь он появился.
— Когда ты его обнаружил?
— Неделю назад.
— Почему сразу не позвонил?
— Борька, я с утра до ночи ломал голову: думал, метался, спать не мог. А вчера решил побеспокоить тебя.
— Правильно сделал, в конце концов, я тоже имею отношение ко всему происходящему.
— Несмотря на вечное балагурство, ты всегда умел рассуждать здраво, тебе и карты в руки. Есть идеи?
— Слушай, а вдруг это она? — шепотом спросил Кожевников.
— Да брось! Она здесь ни при чем. Мы не смогли найти ее тогда, а теперь и след простыл.
— Наверное, ты прав.
— А потом, Борь, не забывай про возраст. Вряд ли она дожила до наших дней. Платок подбросил тот, кому было известно намного больше, чем нам.
— Определенно.
— Борис, послезавтра я еду в Москву, приезжай ко мне, спокойно обсудим ситуацию.
— Я могу взять с собой платок?
— Нет, — закричал Рушаков.
— Тебе-то он зачем?
— А тебе?
Борис Игоревич ответил не сразу.
— Возможно, он мой, — сказал Кожевников, глядя на друга.
— А возможно, мой.
— Не будем спорить. Хочешь совет? Избавься от платка. Сожги!
Марат Евгеньевич сжал платок в кулаке.
— Нет, пусть останется у меня как память.
* * *
Шестого числа Рушаков поехал в город. Семичасовую электричку отменили, Марату Евгеньевичу пришлось больше полутора часов торчать на перроне.
Дома он появился в начале одиннадцатого. Оставив пустую сумку в прихожей, принес из кухни табурет и, не снимая обувь, полез на антресоль.
На пол были сброшены полиэтиленовые пакеты с хламом, коробки и бумажные свертки.
— Где же она? — злился Рушаков. — Неужели выбросил?
Час спустя, обыскав всю квартиру, Марат Евгеньевич без сил опустился в кресло.
Резкий звонок прозвучал без четверти двенадцать. Тяжело дыша, Рушаков, не догадавшись посмотреть в глазок, открыл дверь.
На освещенной тусклым светом лестничной клетке стоял клоун.
Марат Евгеньевич невольно вздрогнул.
— Привет, — клоун сделал шажок вперед.
— Что вам надо?
— У тебя моя вещь. Я пришел за ней. Отдай!
— Я вас не понимаю.
— Отдай, — прошипел клоун. — Мне нужен платок.
— Так это вы были у меня на участке?!
— Отдай платок!
Открыв сумку, Марат Евгеньевич достал из бокового кармашка шелковый платок.
— Возьмите. Но, ради бога, скажите, кто вы?
— Я злой клоун! Ш-ш-ш…
Это змеиное шипение было последним, что услышал Марат Евгеньевич, прежде чем удавка оказалась на его шее.
А еще Рушаков увидел зубы клоуна. Острые, белые зубы, напоминающие клыки зверя.
* * *
— Марина, — Антип открыл глаза, испугавшись кромешной темноты. — Марина, ты где?
Правой рукой он пошарил по пледу, затем, резко скинув его на пол, полусел на кровати.
Рядом послышался шорох и быстрые шаги. — Марина, это ты?
Медленно поднявшись, Антип начал двигаться на ощупь в сторону двери. Пару раз он натыкался на что-то острое, но все равно продолжал идти вперед.
Уперевшись в стену, нащупал выключатель.
В комнатке вспыхнул слабый свет. Антип увидел рыжего кота.
— Ты здесь топал? — спросил он. — А где Марина?
Кот задрал хвост и прыгнул на подоконник.
Слегка прихрамывая, Антип проковылял на веранду. Как только свисающая с потолка лампочка осветила помещение, он схватил кружку и подошел к бидону с родниковой водой.
Утолив жажду, Антип еще раз позвал Марину. Никто, кроме рыжего кота, не откликнулся на зов.
— Выходит, мы с тобой одни? Странно. Сколько же времени?
Маленькие круглые часы с потрескавшейся поверхностью показывали половину третьего ночи.
На стене, возле которой разместилась скамья с бидонами, висела золотистая рамка. Вместо фотографии в нее было помещено стихотворение Эдгара Аллана По «Озеро».
Антип несколько раз провел указательным и средним пальцами по рамке и прочитал вслух: