Как можно осторожнее, Меррик поднялся с лестницы и уложил ее на пол. Он прижал ладонь к ее груди — сердце билось глухо, слабо, медленно.
— Нет, — прорычал он, вливая в нее магию, подкармливая ту крошечную искру внутри. — Еще немного, Адалин.
Темнота, окружавшая искру, рванулась в ответ, вонзив отравленные когти в его резонанс, но он не отступил. Он не поддался лей-линии, как не поддастся и болезни — смертной или иной. Не пока она в опасности.
Топот шагов эхом разнесся по коридору — Дэнни возвращался бегом. Он опустился на колени, одной рукой упершись в пол, и протянул Меррику свой охотничий нож.
Меррик выдернул нож из ножен.
— Что бы ты ни увидел, мальчик, что бы ни услышал или почувствовал — не вмешивайся. Стой в стороне.
Он не дал Дэнни времени на ответ. Искра в Адалин могла продержаться лишь короткое время, и он не мог позволить себе терять даже долю секунды. Подняв ее руки по очереди, он разрезал ладони. Из ран потекла кровь. Затем он порезал свои ладони и бросил нож рядом с собой на пол.
Переместившись, он оседлал Адалин, поспешно сплетая свои пальцы с ее. Из ее груди вырвался слабый, хриплый выдох, за которым последовал неглубокий, натужный вдох.
Их кровь смешалась, и Меррик почувствовал первые отголоски ее мана-песни в собственных венах. Он вцепился в это ощущение, стиснул зубы и потянул.
Он действовал чисто инстинктивно, почти не осознавая, что именно делает. Воздух между ним и Адалин засветился, когда из обоих стали вытекать искристые потоки магии. Мана Меррика была привычного синего цвета — яркая и сильная, стремительно накапливавшаяся перед ним. Мана Адалин была приглушенно-зеленой — тонкой, слабой, формировалась медленно, но была столь же настоящей.
Потоки магии встретились в воздухе между ними и начали кружить друг вокруг друга. Сначала медленно, затем — когда Меррик напряг мышцы и сосредоточил всю волю — все быстрее, пока их не стало невозможно отличить друг от друга. Обе маны слились в ярко-бирюзовую сферу. Мана-песня Адалин поднялась до уровня Меррика, усиливаясь, становясь громче и мощнее, чем он когда-либо ощущал ее, становясь не просто частью его маны — а ее равной.
Чувство эйфории охватило Меррика, когда он смотрел на этот мерцающий, пульсирующий шар — на их объединенную сущность. Не существовало большего единения. Не было способа быть ближе.
Магия раскололась надвое. Одна часть вошла в грудь Меррика, другая — в грудь Адалин. Волна экстаза накрыла его, заставляя содрогнуться и зарычать, словно в момент кульминации.
Спина Адалин выгнулась. Она судорожно вдохнула, распахнув глаза, и тут же обмякла, когда свет магии угас. Ее веки дрогнули и опустились, голова склонилась набок. Меррик рухнул вперед, поймав себя на локтях, но не отпустив ее рук.
Запыхавшись, он уставился на ее лицо. Оно было расслабленным, свободным от страдания и боли. На короткое мгновение его охватила паника — а вдруг он ее потерял, вдруг ничего не получилось?
Но он чувствовал ее. Чувствовал ее внутри себя, в каждой клетке, в каждой ноте собственной маны — их маны.
Он знал, что она жива, так же ясно, как знал, что жив сам.
И она была его. Всегда была его. Даже если тогда он не осознавал, что это значит — он знал это с самого первого взгляда.
— М-Меррик? — тихо спросил Дэнни. — Она… Адди…?
— Она жива, — ответил Меррик хрипло. — Она жива.
Дэнни подполз ближе, положил ладонь на щеку Адалин и поцеловал ее в лоб. Когда он отстранился, то вытер слезы с лица, всхлипнул и поднял на Меррика взгляд. Его глаза были красными от слез, но в них светились безмерное облегчение и благодарность.
— Спасибо.
Меррик осторожно соскользнул с Адалин и бережно поднял ее на руки, прижимая к груди так, чтобы ее голова покоилась на его плече. Он поднялся и понес ее в спальню. Сердце постепенно замедлялось, но дыхание оставалось тяжелым.
Она была жива… но в порядке ли она? Ее мана-песня звучала сильнее, чем когда-либо… и все же он чувствовал, что тело по-прежнему слабо, что болезнь еще не ушла. Не продлил ли он ее страдания?
Нет. Он ощущал, как это темное пятно ослабевает, отступает. Он чувствовал, как ее тело исцеляется. Облегчение захлестнуло его.
Дэнни опередил его, открыл дверь в спальню, и Меррик вошел. Он подошел к кровати и уложил Адалин. Из порезов на ее ладонях все еще сочилась кровь.
— Бинты, — сказал Меррик.
— Хорошо.
Шаги Дэнни быстро удалились по коридору.
Меррик аккуратно откинул со лба Адалин влажные от пота пряди, заправив их за уши.
— Вернись к нам, Адалин. Вернись ко мне.
Спустя несколько минут Дэнни вернулся с влажной тряпкой и своим рюкзаком, который с глухим звуком уронил у кровати. Через секунду он достал дезинфицирующую салфетку и рулон бинта, передав их — вместе с тряпкой — Меррику.
Меррик быстро очистил ей ладони и перевязал раны, затем бережно уложил ее руки поверх одеяла. Адалин не шевелилась, лишь ее грудь мерно поднималась и опускалась.
— С ней все будет хорошо, правда? — тревожно спросил Дэнни.
— У нее нет другого выбора, — ответил Меррик.
Глава Семнадцатая
— Как думаешь, когда она очнется? — спросил Дэнни. Он сидел в изножье кровати, прямо у ног Адалин.
— Не могу сказать, — ответил Меррик.
Последние три дня Дэнни спал урывками, чаще всего — на кровати рядом с сестрой, не желая покидать ее ни на минуту без крайней необходимости. Ел он тоже только потому, что Меррик заставлял — и то с протестами, указывая, что сам Меррик ни спит, ни ест, так почему он должен?
Мальчик выглядел измученным. Хотя его кожа обычно была смуглой, теперь она приобрела бледный, почти болезненный оттенок, а под глазами залегли глубокие тени. Когда Адалин проснется, ей явно будет что сказать брату за то, что он не заботился о себе, пока она была без сознания — и парочка крепких слов наверняка достанется и Меррику за то, что тот плохо приглядывал за Дэнни.
И все это будут самые сладкие слова, что Меррик когда-либо слышал.
Сам Меррик не спал и не ел с того самого момента, как связал их души. Он не мог. Хотя он и ощущал, что внутри нее все в порядке, Адалин все еще не подавала признаков пробуждения. Ее песнь маны, все так же неразрывно сплетенная с его, только усилилась, и в ней