Она оставалась все той же Адалин, но теперь в ней было нечто большее. Что именно — он не знал, но это его не пугало. Возможно, это даже было бы утешительно, если бы не тревога. Было бы утешительно, если бы она уже проснулась.
— Когда ты в последний раз ел, Даниэль? — спросил Меррик, вновь глядя на Адалин. Ее лицо было таким спокойным, таким прекрасным… но и это спокойствие не могло сравниться с сиянием ее улыбки, по которой он все сильнее тосковал с каждым часом.
— Со мной все в порядке, — ответил Дэнни.
— Когда?
— Э… вчера, вроде бы.
— Иди поешь. Потом — в душ и спать.
— Я в порядке, Меррик. Я не хочу уходить, если она вдруг проснется.
Меррик повернул голову, чтобы взглянуть на него.
— Если она проснется и увидит тебя в таком виде — с виду и по запаху больше похожего на одного из нежити за стеной, чем на ее младшего брата — как думаешь, она отреагирует?
Дэнни ссутулился, нахмурился и насупился.
— Обещаешь, что позовешь?
— Обещаю.
Мальчик тяжело вздохнул. Он на мгновение задержал взгляд на Адалин, затем поднялся.
— Ладно.
— Если мы не будем заботиться о себе ради нее, Даниэль… зачем тогда все это?
— Понял, понял, — Дэнни направился к двери, остановился, оглянулся и сузил глаза. — Я серьезно. Позови меня.
— Если через три секунды ты все еще будешь здесь, я закину тебя в твою комнату и магически запечатаю дверь.
— Все, все! — шаги Дэнни эхом раздавались в коридоре, он уходил.
Меррик вновь обратил все внимание на Адалин. Одна из ее рук лежала поверх одеяла — он взял ее в свою, переплетая пальцы. Повязок больше не было — порезы исчезли уже на второй день — и их ладони встретились кожа к коже. Свободной рукой он бережно провел пальцами по ее щеке.
— Если это хотя бы отдаленный намек на то, как будет, если тебя не станет… ни Даниэль, ни я долго не продержимся, Адалин, — прошептал он. — Твой брат нуждается в тебе. И я тоже. Я даже не понимал, насколько пуста была моя жизнь до тебя.
Он наклонился и приложил ее руку к губам, задержав поцелуй на костяшках пальцев.
— Вернись ко мне, любимая. Пожалуйста. Как бы глупо это ни звучало, особенно после столь короткого времени… я больше не знаю, как жить без тебя. Без тебя у меня ничего нет.
Как и все предыдущие разы за эти три дня, Адалин не ответила. Не подала ни единого признака, что слышит. Но она была там — он чувствовал это, ощущал ее сознание.
— Если ты скоро не проснешься, Адалин, клянусь, я найду способ попасть внутрь и вытащить тебя.
Его не раз подмывало использовать магию, чтобы ухватиться за ее песнь маны и заставить проснуться… но он уже усвоил урок. Он знал, какую цену можно за это заплатить, какую боль можно причинить, и не хотел рисковать.
Меррик чуть крепче сжал ее руку.
— Пожалуйста.
Ее палец дернулся. Сердце Меррика пропустило удар.
— Адалин?
Пальцы дрогнули снова, веки затрепетали.
Меррик вскочил с края стула, который придвинул к кровати, и коснулся ее щеки ладонью.
— Да, просыпайся. Вернись. Проснуться — это самое простое, что тебе придется сделать с тех пор, как ты пришла сюда.
Ее резонанс вспыхнул — в ней и в нем — и он почувствовал, как она борется, пробивается сквозь бессознательное.
— Проснись, Адалин, — зарычал он. Магия вспыхнула на его коже, заструилась по рукам, и он поднялся, опрокинув стул. — Вернись ко мне. Сражайся. Ты не имеешь права терять больше ни секунды, слышишь меня?
В груди бушевал шторм отчаяния и надежды, готовый взорваться. Ей нужен был толчок, импульс, но он не осмеливался использовать магию. Он не осмеливался причинить ей вред.
Меррик наклонился вперед и жадно прижался губами к ее губам. Их песнь маны вспыхнула, пронеслась сквозь него, охватив тело жаром, жаждой и нетерпением, заставив глаза закрыться. Ее губы были теплыми и податливыми — он целовал их жадно, властно, с безудержной страстью. И она… приоткрыла их.
Что-то коснулось его щеки — ее рука.
Он резко вдохнул, собираясь отпрянуть, но воздух был насыщен ее вкусом, ее сущностью, и это ощущение правильности, абсолютной целостности потянуло его обратно. Он скользнул рукой в ее волосы и углубил поцелуй, позволив языку проникнуть между приоткрытых губ.
Каждое мгновение, проведенное с ней, было ему дорого, каждая крупица близости — значима, особенная, незабвенная… но этот поцелуй был слаще всех прежде.
Лишь с величайшим усилием воли он оторвался от нее спустя несколько затуманенных секунд — ему нужно было увидеть ее лицо, заглянуть ей в глаза, убедиться, что с ней все в порядке. Он открыл глаза и встретился с ее взглядом.
Дыхание перехватило.
Глаза Адалин мягко светились бирюзовым — тем самым цветом, каким переливалась их общая песнь маны, тем самым оттенком, который приняла его магия после связывания душ.
Она улыбнулась, провела большим пальцем по его щеке, заскользив по щетине.
— Я жива.
Он не смог сдержать смех — и это было так… правильно.
— Рад, что ты наконец заметила, Адалин. Мы уже давно тебя ждем.
Ее улыбка погасла так же быстро, как и появилась, и блеск исчез из ее глаз, вернув им их обычный красивый карий цвет.
— Ты… ты сделал это снова? Ты снова оттолкнул тьму?
Он мог бы простоять, глядя в эти глаза, еще три дня подряд после столь долгой разлуки.
— Нет. Я не отталкивал ее. Но она ушла.
Ее брови сошлись на переносице.
— Как?
— Я связал наши песни маны. Наши души. Теперь они едины. Мы — едины.
На ее лице расцвело изумление, она вглядывалась в его глаза.
— Я слышу ее. Чувствую. Раньше я ощущала ее только от тебя, а теперь… она во мне.
— Так и должно быть. Твоя песнь звучала в моей еще до того, как мы встретились, Адалин, — он дрожаще выдохнул и убрал выбившуюся прядь волос за ее ухо. — Ты всегда была моей.
Она подняла другую руку, провела пальцами по его волосам и потянула его к себе в новый поцелуй.
— Прости. Я не имела в виду то, что сказала. Я… Я не хочу просто физических отношений.
Он прижался лбом к ее лбу и покачал головой.
— Я же говорил тебе: