Не обращая внимания на собственную боль, Август уверенно шел к тлеющим останкам Густава. Его глаза затянула черная пелена, а каждый шаг казался тяжелее обычного. Музыка звучала все громче, пронизывая его разум и тело. Но ей противостоял Грим.
Мелодия резко изменилась. Стала ниже и грубее.
Дети и их родители, как марионетки, медленно двинулись к Августу, окружая его. Однако, едва Август пересек черту рунического круга, они застыли, не решаясь последовать за ним.
Внутри круга царила другая мелодия. Она исходила от тлеющих останков Густава. Он напевал тихую, почти неразличимую колыбельную, храня в памяти единственный уцелевший фрагмент – как он качает на руках сына. Сюжет настолько яркий, что легко возник перед глазами Августа.
– Флейта, – прервав свой напев, прохрипел Густав.
Август сел рядом, сложив под себя ноги, и взял в руки флейту. Звуковые волны устремились к нему вместе с порабощенными людьми.
– Что мне играть? – спросил он.
– Слушай.
Густав, шевеля разложившимися губами, начал напевать тот же самый мотив, возвращая ясность в этот круг.
– Повторяй.
Приложив к губам флейту, Август попробовал наиграть мелодию. Вышло плохо, и тварь, что висела прямо над ними, завизжав, бросила на Августа все силы. Нити звуков проткнули его конечности, желая сковать его душу, но Грим отразил их.
– Не спеши. – Густав хрипел и все больше рассыпался. – Запечатай во мне мою душу.
Грим зашептал в такт колыбельной, которую тихо напевала тлеющая плоть Густава Форсберга. Этот шепот был глубоким и странно успокаивающим, слова, произнесенные им, имели магическую силу, проникая в сознание Августа. Постепенно мелодия, звучащая в воздухе, начала обретать форму. Она сплела вокруг него звуковой кокон, защиту от той темной музыки, что разлилась вокруг. Август слышал среди прочего голоса своих близких людей, что напевали эту мелодию.
Магнус, услышав родную колыбельную, попробовал ее поддержать, но, дернув нитями, проклятая душа Густава сломала ему руки во всех суставах.
Тем временем мелодия Августа становилась все громче. Она остановила разложение и наделила сгоревшую плоть силой.
– Доверься мне, – прошептал Густав.
Тело Густава вонзило свои сухие, костлявые пальцы в спину Августа, его прикосновение было ледяным и неприятным, точно смерть сама касалась его. Пальцы проникли глубже, доходя до самых ребер и позвонков, и в тот же момент из груди Августа, прямо из того места, где был старый шрам, в воздух взмыли тонкие белые нити. Они дрожали в напряжении, словно живые, и тянулись к проклятой душе Густава, пытаясь связаться с ней или подчинить воле Августа.
– Играй громче, – приказал хриплый голос.
Август вложил всю душу в мелодию, его пальцы крепко сжали флейту, и звуки, рожденные из глубин его существа, зазвучали с новой силой. Его легкие горели, а голова кружилась из-за недостатка кислорода. Нити устремились и обвили сущность. Их личности, чувства и память переплелись воедино.
И все исчезло.
Август погрузился во мрак.
14
Глаза ничего не различали в темноте. Звуки сгинули в небытии. Черная плотная пустота окружала Августа. Лишь по смутным догадкам он понял, что за ней скрывается подвал замка Форсберг.
– Зря ты вмешался, – мелодично прозвучал голос, что раньше принадлежал Густаву.
Вдалеке пространство исказилось. Что-то еще чернее пустоты пришло в движение. Оно кралось, создавая едва уловимые вибрации.
– Покажись, – потребовал Август, но сущность лишь замерла, как хамелеон, слившись с темнотой.
Понемногу глаза привыкли, наполняя пустоту призрачными силуэтами стен, колонн и пола. Но даже так проклятый дух Густава оставался неразличим.
– Ты не готов, – снова раздался голос. На этот раз вместе с ним в унисон гласным прозвучала мелодия флейты. Голос растворился, а музыка осталась.
Она без конца звучала вокруг, рождая призрачные иллюзии парящих белых лиц. Дети шептали Августу проклятия и обвиняли его в своих бедах.
– Никчемный доктор!
– Погубил столько душ.
– Ты проклят!
– Самозванец!
– Ты мертв!
Их рты оставались бездвижны, их голоса рождала музыка.
– Прекращай это представление и покажись! – не дрогнув, выкрикнул Август, но мелодия лишь стала громче.
Лица вокруг множились и ускорялись, превращаясь в безумный вихрь. Среди них показался силуэт Густава и тут же растворился.
– Не думай, что кто-то придет тебе на помощь! – Он возник в новом месте и тут же исчез. – Они все погрузились в глубокий сон. Как и ты. И напоследок я подарю тебе свою лучшую композицию.
Гонимые адской, полной ярости музыкой лица кружили вокруг, сжимаясь в кольцо. Между ними лишь на мгновение, как солнечный блик, появлялся силуэт души Густава.
Пустые лица приближались. Волны звука лезвием оцарапывали открытые участки кожи Августа. Но он был сконцентрирован на появлениях проклятого духа и не замечал ран.
Мелодия резко переменилась, и маски разлетелись в стороны, открывая проход. Тут же из тьмы вырвался обезумевший Густав. Его тело было лишь жалкой сгнившей оболочкой. Тлеющие участки кожи источали жуткий запах, местами она отслоилась, открывая обугленные до черноты кости. Вместо человеческой плоти теперь тянулись изломанные черные нити, связывающие его с проклятой душой. Они дрожали и пульсировали, словно питая его остатки темной энергией.
С пальцев слезла мякоть, а кости заострились, превращаясь в когти дикого зверя. Нижняя челюсть болталась на одной стороне, оставляя рот приоткрытым в неестественной гримасе. Сквозь его затянутые туманом глаза проглядывала сущность проклятия, управляющая им, словно куклой.
– Узри истинный страх! – прокричал Густав.
Его пальцы вонзились в плечи Августа, а пасть тянулась к лицу, чтобы в один момент поглотить его личность без остатка.
В тот же миг руки Густава оплела черная густая тень. Шея же выглядела так, будто его душит черная кобра. Из шрама на груди, разрывая его плоть, вырвался Грим. Его недавно обретенная человечность с каждой секундой угасала, позволяя демону предстать во всем своем величии. Вместе с ним из раны валил густой черный дым, скрывая Августа и белые парящие лица.
– Я и есть истинный страх, – прохрипел Грим, возвращая свою привычную форму.
Вонзив свою пасть в грудь Густава, он пробил хрупкие ребра и вогнал свои клыки в его порочную черную душу.
Через секунду он взмыл в пустоту, забирая вместе с собой проклятие.
– Не останавливайся! – прохрипел Грим.
Неожиданное появление было его преимуществом, но он понимал, что уступает силой чему-то вечному и большому. Тот, что проклял Форсберга и наделил его силой порабощать сознание, гораздо могущественней, чем любой из духов. То было первородное, истинное зло, что жило вечно.
– Ну же, Август, открой глаза!
Была ли это музыка или так прозвучал голос его матери, что хранился в памяти, он