Оттуда слышался вой отчаяния. И он знал, кому он принадлежит.
10
Магнус стоял на коленях в круге, расчерченном рунами, его тело тряслось от напряжения. Лицо, когда-то гордое и внушающее доверие, теперь было бледным и изможденным. Черные тени под глазами выделялись на фоне землистой кожи, волосы, когда-то аккуратно зачесанные, спутались и свисали прядями, словно они потеряли всякую жизнь.
– Отпусти меня! – кричал он, содрогаясь в конвульсиях.
Его руки дрожали, покрытые мелкими порезами, как будто он в отчаянии пытался вырваться из невидимых цепей. Пальцы, испачканные грязью и кровью, сжимали воздух, не находя опоры. Его движения стали резкими и беспорядочными, как у человека, захваченного ужасом. Ветер, полный канонады звуков флейты, вихрем кружил вокруг, отражаясь от каменных стен и улетая в неизвестность.
– Они здесь! – не оборачиваясь, выкрикнул Магнус.
Позади него стояла толпа безмолвных детей, устремив пустые глазницы вверх, где в тенях расщелины таилось проклятие. Многих из них он знал лично. В пустых безмолвных лицах он различал детей Карла Ольсена, коим на праздники дарил деревянные игрушки. Среди них были и приютские. Старших он планировал позвать работать с ним, уж больно шустрыми и толковыми казались эти подростки. Были и другие. Эрик и Харальд. Они стояли ближе всего, и холод их тел доставал до его спины. Он знал многих по именам, ведь именно на его щедрые пожертвования Дом Матери продолжал существовать.
Теперь же дети все ему вернули сполна.
– Я выплатил свой долг! – закричал он. – Отпусти меня!
Он боролся за свою жизнь, но с каждым мгновением становилось ясно, что эта борьба напрасна. В глазах Магнуса отражалась тьма, в которой утопал его разум. Его дыхание сбивалось, как у загнанного зверя.
– Не молчи! – Голос, полный страха, пронзил музыкальную завесу.
В ту ночь он испугался, узнав о своей семье и о цене, за которую получил право жить. Его душу обменяли на сотню других. Цена, которая так и не была оплачена.
Огонь прервал этот ритуал, похоронил его под слоем пепла. Но та флейта, которую Густав Форсберг создал своими руками, пробудила покоившееся зло. Не случайно она попала в руки Магнуса. Всю свою жизнь он следовал своему чутью, что привело его в Гримсвик. Любовь к музыкальным инструментам досталась ему от отца и обратилась настоящим кошмаром.
Его обманули. Обещали забрать только семерых, тех, что не успел привести его отец. Теперь же правда вскрылась, выставляя Магнуса предателем. Тогда он, ведомый диким страхом, поддался искушению спасти себя. Посчитал, что его дела, его статус и положение дают право оценивать его жизнь выше остальных. Но сейчас, в окружении бездушного будущего Гримсвика, на коленях, изрезанных острыми камнями, он понимал, что его жизнь не стоит ничего. Он оказался слишком малодушным, раз позволил такому случиться. Кто знает, как бы эти дети изменили будущее, когда вырастут.
– Моя жизнь стоит этих душ! Забери их и оставь меня в покое! – Его бил озноб и охватывал жар. По лицу бежали капли ледяного пота. – Прошу! – Возглас устремился прямо под свод пещеры и растворился в темноте.
Он хотел исповедаться святому отцу, но вместо этого ощутил дикую необузданную злость в его адрес. У Матиаса в ту ночь был шанс избавить весь мир от кровной клятвы, которую заключил его отец Густав. Оставить младенца на съедение пламени, что поглотило остальных.
– Хватит. – Его голос ослаб.
Было ясно, что, сколько бы он ни привел детей, его долг никогда не будет выплачен. Его душа в ту самую минуту, как Густав начертил рунный круг, была завещана темным силам.
Ладная музыка окружила Магнуса, скрывая серость пещеры и окружая его яркими цветами. Из пустоты возникли камни, что аккуратно сложились в стены, на которых вспыхнули свечи в золотых канделябрах. Мелодия создавала вокруг вид и ощущение спокойствия.
Вместо грязного пола под ногами возник ковер бордового цвета с высоким ворсом. По обе стороны из пустоты явились скамьи с мягкими набивками. За считаные секунды чарующая мелодия перенесла Магнуса в стены фамильного замка.
– Подними голову, – прозвучал тяжелый басистый голос. – Посмотри на меня.
Магнус послушался.
Перед ним парил призрачный образ Густава Форсберга, сотканный из тонких звуковых волн.
– Мы здесь… дома… – Этот голос был рожден не связками, а призрачной мелодией.
Проникая сквозь уши, он доставал до глубины души, крепко сжимая ее в ледяных оковах.
– Я сделал, как ты просил. Отпусти меня.
– Я вижу слабость, – пропел дух. – Не так должен говорить мой наследник.
Вместо слов он смог выдавить лишь слабый стон.
– Служи нам, пользуйся моими силами, и поймешь, что значит истинное могущество.
– Нет, – произнес Магнус. – Я выполнил свою часть сделки, выполни свою.
– Глупец. – Голос вырвался из сотни трубок, что висели под сводом. Он превратился в дикую необузданную мелодию и вонзился в позвоночник Магнуса. Оттуда он двинулся во все конечности и, прорывая плоть, взмыл вверх.
– Твое решение не имеет значения.
Магнус ощутил странное натяжение, словно невидимые нити тянули его тело вверх. Его руки и ноги начали подниматься, а спина выгнулась дугой. Внезапно его стопы медленно оторвались от пола, и все тело зависло в воздухе. Тяжесть как будто исчезла, но вместо этого возникла давящая сила, поднимавшая его все выше.
Проклятие держало его в своих руках, точно кукольную марионетку, а рядом с ним точно так же парил призрачный образ его отца.
– У нас нет выбора, – произнес дух Густава.
В руках против их воли возникли флейты. Они поднесли их к своим лицам, и зазвучала новая мелодия, рожденная в одержимом союзе.
От них к детям потянулись похожие темные полупрозрачные нити, они проникали в них сквозь черные глазницы, уши и носы. Их рты по-прежнему сдерживала веревка, дабы их голоса не нарушали тишины и не портили прекрасную мелодию.
В то же время послышалась иная мелодия. Полная грусти и сожалений. Играл ее человек в черных одеждах, что стоял среди детей.
Магнус заметил его первым, но не мог различить его черт, что скрывались под плащом.
Резкий порыв ветра ударил незнакомца с такой силой, что сорвал с него шляпу, открыв обезображенное огнем лицо.
Даже слабого света от жаровни хватило Магнусу, чтобы рассмотреть его.
Он посмотрел на незнакомца, затем на дух, что висел рядом. Их лица были похожи.
Нет, не просто похожи. Они были одним целым.
11
Густав Форсберг слишком поздно понял, что любой поступок отражается на душе. И чем