Боеприпасов у наших совсем не осталось. В отчаянии ефрейтор Жангали Темиров, когда у него закончился последний рожок с патронами, выхватил сапёрную лопатку и, поднявшись в полный рост, пошёл навстречу головной немецкой «Пантере».
Танк на некоторое время замер, а потом продолжил своё движение. И когда до Жангали оставалось метров двадцать, раздалась пулемётная очередь и земляк Георгия, ефрейтор Темиров, кинув в сторону «Пантеры» сапёрную лопатку, опрокинулся навзничь и упал на землю.
«Пантера» продолжила движение и наехала на ефрейтора, который был хотя и ранен, но ещё дышал, и стала кружиться на том месте, где он лежал. Немецкий танк намеренно давил ещё живого Жангали. Зрелище это было страшное. От него по телу Георгия забегали мурашки.
Отчаянную выходку ефрейтора Темирова повторил и Дмитро Клыч. Весельчак и балагур Клыч тоже бросился на немецкий танк с голыми руками:
– С-су-уки, как я вас ненавижу! – кричал Клыч и, пошатываясь, шёл навстречу своей смерти, размахивая ставшим совершенно бесполезным автоматом.
Всё это происходило на глазах Георгия. Вскоре он остался единственным живым бойцом не только в их отделении, но и во всей третьей роте. На Георгия с грозным рокотом надвигались теперь сразу две «Пантеры», а две других, передних, раздавивших ефрейторов Темирова и Клыча, обошли его и оставили позади себя.
И вот тут началось…
***
Кузминов знал, что позиции полка немцы прорвали сразу в нескольких местах. Оборона наших затрещала и окончательно рухнула к одиннадцати утра. Немецкие танки устремились в сторону Григоровки, Великой Букрины и дальше, к Днепру. Ещё удерживал позиции первый батальон, в расположении которого находился командный пункт, но этот батальон удерживал свои позиции из последних сил.
Из четырёхсот его бойцов в живых осталось не больше ста, и было понятно, что они продержатся максимум полчаса. Немецкие танки напирали, и отразить их очередную атаку практически было уже нечем.
Кузминов вернулся в блиндаж. Там был только ординарец. Бахтин был сейчас белее стенки и нижняя губа у этого мальчишки дрожала. Он был явно очень напуган и не мог этого скрыть.
Приближение смерти чувствовалось уже кожей. Эта старуха со зловещей косой надвигалась неотвратимо.
– Серёжа, связь с нашими ещё есть? – обратился к ординарцу Кузминов.
– Прерывалась, товарищ майор, но вроде наладили.
– Соедини!
В трубке трещало, однако вот связь всё-таки появилась. На том конце провода послышался чей-то незнакомый голос. Но это был голос не комдива и, кажется, не начштаба дивизии.
– Михаил Янович, это капитан Симбирский. Я как раз должен был с вами связаться, и только с пятой попытки удалось. Я командир батареи реактивных установок. Мы подошли два часа назад к самому Днепру и нам приказано вас выручать!
– Поздно, капитан, – устало ответил ему Кузминов.
– Мы что, опоздали?
– Да, полка у меня уже нет. Нас осталось не больше ста человек. Боеприпасы закончились, отбиваться нам нечем. Немецкие танки в количестве трёх батальонов прорвали наши позиции и двигаются к Григоровке, через полчаса они будут там, а ещё через полчаса выйдут к реке.
– И что нам делать?
– Тебя как, капитан, величать?
– Фёдором.
– Фёдор, бей по тем координатам, которые я тебе назову.
И майор, развернув карту, продиктовал командиру реактивных установок те самые квадраты, где располагался его полк. На том конце провода воцарилось молчание.
Кузминов повторил координаты. Наконец Симбирский очнулся:
– Товарищ майор, вы что же, вызываете огонь на себя? Я что, должен бить прямо по вашим позициям?!
– Ты не ослышался, капитан.
Глава двадцать шестая
Может, кто-то и заявляет, что ему смерть не страшна или она красна на миру, но это всего лишь глупая бравада и явная неправда. Смерть страшна. Страшна во всех своих обличиях. Но особенно она страшна, если наступает не внезапно, а ты ей смотришь в глаза и ждёшь её неминуемого приближения. Вот сейчас что-то подобное было и у Георгия.
Он знал, что для него наступили последние минуты жизни, он видел, что произошло перед этим с его товарищами – и с Жангали Темировым, и с ефрейтором Клычом, которые только что приняли мученическую смерть, и Георгий тоже уже примерял на себя терновый венец. Он был последним живым бойцом. Все в их роте уже погибли.
Где-то Георгий читал, что человек перед смертью оглядывается в прошлое и перед его мысленным взором пролетает за считанные минуты вся жизнь, всё самое важное, что он пережил, что ему врезалось в память или засело где-то глубоко в подкорке.
Это был 1931 год. Они с отцом и сестрой пошли на Иртыш. Марк Кириллович не являлся фанатом рыбалки, но что-то в то лето в их доме было пусто, и глава семейства Неустроевых решил для стола наловить хотя бы карасей. Уха его семейству нравилась, и её частенько готовили.
Ранним утром они быстро собрались и направились в сторону Старой крепости. Там, где Иртыш делал крутую петлю и, немного не доходя до заброшенного женского монастыря, внезапно поворачивал на юг, Марк Кириллович выбрал место для рыбалки и расставил четыре самодельные удочки. Погода стояла ясная и безветренная, в самый раз для рыболовов.
Отец велел сыну и дочери присматривать за удочками, а сам направился в сторону от берега, чтобы собрать сухих веток для костра. И надо же такому случиться, что только он отошёл, как одна из удочек ожила, задёргалась, напряглась леска и завертелся волчком поплавок. Лида, оставленная за старшую, закричала, хотя Марк Кириллович наказал не шуметь, чтобы не распугать рыбу.
На крики дочери Марк Кириллович не откликнулся, видно, он ушёл уже далеко. И Лида, и шестилетний Георгий забегали вдоль берега, они оба были напуганы, и тут маленький Гоша от волнения и вовсе расплакался.
Тогда Лида попробовала вытянуть клюнувшую рыбу, но та оказалась немаленьких размеров, она не поддалась, и сестра Георгия, не устояв на ногах, упала в воду.
Ни Лида, ни шестилетний Георгий не умели тогда плавать. Лиду подхватило в том месте сильное течение, и она, барахтаясь в воде, стала что есть мочи кричать. Ещё бы минута-другая, и сестрёнка утонула бы прямо на глазах Георгия, но тут на счастье поблизости появился ещё один рыбак, парень лет двадцати.
Увидев тонущую маленькую девочку, он побросал снасти и, скинув с себя плащ и резиновые сапоги, бросился в воду и успел вытащить Лиду из реки.
Когда Марк Кириллович вернулся с охапкой хвороста,