Красибор хотел уже оставить идею поисков, решив, что свалял дурака, как песня стала чуточку громче и неожиданно показалась ему. Крошечные перламутровые частички тонкой цепочкой летели по воздуху и стремились прямо к нему. Они касались его груди и тут же исчезали, как если бы Красибор мог их впитать. Впрочем, каждый раз, когда новая частичка достигала его сердца, он слышал песню громче. Теперь не нужно было гадать куда идти – он пошёл навстречу мерцающим точкам, которые тянулись в коридор со спальнями, а оттуда – на чердачную лестницу.
Чердак встретил темнотой и пылью, встревоженно поднявшейся в воздух, чтобы поприветствовать гостя. Красибор прищурился и распознал сотни перламутровых частичек, парящих здесь, подобно крохотным и очень медлительным светлячкам. Песня стала уже такой отчётливой, что он почти мог разобрать слова. Но всё ещё слишком тихой, чтобы действительно сделать это. Можно было подумать, что звучал на самом деле просто напев, а не песня, но Красибор был уверен, что магия рассказывала ему историю через эту музыку, и он лишь должен был проявить достаточную внимательность, чтобы понять, что именно она хочет поведать.
Идя на звук, он несколько раз споткнулся и поднял такой грохот, что непременно должен был перебудить весь дом. Но было тихо. Спали ли Каракулины или заткнули уши наушниками и слушали, что же случилось в предыдущих сериях – неважно. Так или иначе, никто не пришёл проверить, что происходит на чердаке. И Красибора это вполне устраивало.
Наконец, он упёрся то ли в шкаф, то ли в буфет. Попытки обойти его провалились – по обе стороны высились другие шкафы и высокие деревянные ящики. Перламутровые светлячки так и вились вокруг буфета, иногда немного освещая его детали: округлые вензеля из светлой породы дерева, вклинившиеся в основную тёмную; чёрные металлические ручки, болтающиеся как маленькие капельки; Красибор тронул одну из них, и та закачалась, а песня тут же усилилась. Он взялся за «капельку» и потянул на себя длинный узкий ящик, пошарился внутри, но нашёл лишь несколько пуговиц да карандаш. Тогда потянул за следующую, второй ящик был доверху забит блюдцами. Уверенный, что ищет совсем не их, он всё же достал несколько и прислушался к своим ощущениям. Блюдца были самыми обычными, совсем не волшебными и уж точно не поющими.
– Ну, Бог любит троицу, – пробормотал он и потянул на себя последний ящик.
Условно говоря, пустым он не был – множество светлячков ютились внутри и разлетелись, стоило Красибору сунуть внутрь руку. Сначала показалось, что ничего интересно он там не найдёт, но вдруг под пальцы прыгнуло что-то гладкое и тёплое. Почти горячее.
Он выудил из ящика сложенные вчетверо лист бумаги. Она была хорошая, плотная, с рваным краем – её выдрали из блокнота или тетради.
– Брезг, – сказал Красибор тихо, будто боясь вплетать свой собственный голос в песню.
За его спиной забрезжил тёплый свет. Использовать заклинание ранее он не хотел, думая, что может распугать этим перламутр и чарующую мелодию. Но теперь, казалось, нашёл искомое и можно не осторожничать. Тем более что как только стало достаточно светло, чтобы прочитать написанное, он смог наконец-то распознать текст песни. На листке стройными потоками лились магические слова. Красибор чувствовал силу, исходившую от каждого из них. Некоторые строчки были написаны привычным способом: горизонтально слева направо. Другие тянулись сверху вниз, третьи пересекали их по диагонали, а одна длинная фраза завилась в круг, заперев в себя весь остальной текст. Всё вместе походило на странный лабиринт, не имевший ни входа, ни выхода.
В горле Красибора пересохло. Он кашлянул и сразу ощутил, как всё внутри слипается, мешает дышать. Перламутровые частички собрались вокруг него плотным сияющим туманом, а он даже не заметил, когда это произошло. Они мерцали, как будто вторя ударам его сердца, то становились ослепительно яркими, то практически угасали. Песня становилась громче, громче, ещё громче и в какой-то момент начала забиваться в уши и глотку, не позволяя отдавать внимание чему-то другому.
В какой-то момент Красибору показалось, что он умрёт. Вот так бесславно: задохнётся собственным любопытством на пыльном чердаке. Но умирать не хотелось. Вместо этого появилось желание, даже потребность выплюнуть песню, изгнать из тела. И Красибор знал лишь один способ это сделать.
Он начал читать заклинание тихо, хрипло – не хватало воздуха. Но после первого же произнесённого слова, стоило ему вступить в дуэт с таинственным голосом, дышать стало чуточку легче. Ещё через несколько слов он избавился от всего постороннего в теле – песня отпрянула, стала деликатной; перламутровое сияние немного развеялось, перестало давить массой. Он получил пространство вокруг себя. И уже не мог остановиться – заклинание должно было быть прочитано до конца, либо не звучать никогда. Всё его естество знало это, чувствовало.
Сначала он прочитал слова, что шли по кругу. Затем ухватился за один из хвостиков и начал раскручивать его, читать строчку и сразу искать следующую. Постепенно прочитанные слова начинали подсвечиваться, а лист в руках неопытного колдуна нагрелся и уже жёг кожу. Сердце пыталось пробить грудную клетку, руки начали дрожать, чем ближе к финалу – тем сильнее. И наконец он прочёл последнее слово – «Навь». Свет за спиной его угас, всё погрузилось во тьму.
Родовое гнездо Каракулиных накрыла тишина – так резко, что Красибор усомнился в собственном слухе. Но сомнения быстро развеялись вместе с оглушительным громом, раздавшимся за окном. Красибор успел удивиться тому, что не видел молнию, но через мгновение сквозь маленькое чердачное окно продрался такой яркий свет, что ни одна молния не смогла бы с ним тягаться.
Красибор зажмурился, спрятал лицо в ладонях и, не разбирая дороги, побежал вон с чердака. Он не беспокоился из-за того, что опрокидывал коробки и другой хлам – недавний грохот был таким жутким, что все обитатели дома и без того наверняка проснулись.
Так и было: когда он добрался до первого этажа, двери в спальни были открыты и все Каракулины хмуро, с недоумением смотрели друг на друга. Красибор промчался мимо них прямиком на улицу, врезаясь в стены на резких поворотах. Он выбрался наружу и едва смог открыть глаза: всё вокруг было залито ослепительным бело-зелёным сиянием.
– Застень! – крикнул Красибор и ощутил облегчение.
И его, и выбравшихся на крыльцо обитателей дома накрыла тонкая сетка тени, благодаря которой глазам сразу стало намного легче. Красибор смог осмотреться и обомлел от открывшегося ему зрелища.
Кузница, пристроенная к дому, была разнесена до самого фундамента. Поляну засыпало кирпичами как поле – семенами. В центре кузни – того, что от неё осталось – бил в небо широкий луч света. Или наоборот он упал с неба, как молния. Невозможно было понять, что именно случилось, но луч пульсировал и то сужался до обхвата хорошего старого дуба, то расширялся и становился диаметром метра в два, а то и больше.
– Ты что натворил, окаянный?! – завопил Батя Каракулин.
Красибор одними губами проговорил: «Я не знаю!» и схватился за голову. Он не понимал, как совершенно чудесная, хоть и навязчивая песня могла нанести такой вред. И не имел ни малейшего понятия, как этот проклятый луч убирать, можно ли к нему прикасаться и безопасно ли находиться рядом. Единственное, что знал он наверняка: так это что перед ним была не просто молния. Нет, он слишком хорошо ощущал вкус этой энергии – его собственной. Перед ним от земли до неба искрила, дышала и пульсировала его сила – малая её часть.
Вдруг в глубине луча мелькнули глаза. Тут же исчезли и появились вновь – уже другие. Зачарованный страшным зрелищем, Красибор неосознанно сделал шаг вперёд. Глаз становилось больше, постепенно они обрастали лицами. Всё внутри луча кипело, лица перекатывались, вращались, приближались и отдалялись. Казалось, это безумство лишь набирает обороты, но в какой-то момент одно из лиц приблизилось к краю и замерло – в паре шагов от него замер и сам Красибор. Он не слышал яростного требования Бати Каракулина «отойти от бесовщины», не замечал никакого мельтешения