Голос его менялся всё сильнее, став совсем низким, он то и дело пропускал через себя лёгкий, будто хрустальный, перезвон. Всё легче было поверить, что говорил не он сам, а кто-то через него.
– Это не малость, – парировал Красибор, чувствуя себя неуютно из-за этого спора.
– Неблагодарный, – сказали губы Романа. – Ты умереть там должен был бы, если бы не твоя истинная.
Красибор повернулся к Фиме раньше, чем успел осознать услышанное – при слове «истинная» он мог подумать только о ней. Девушка, не давая себе отчёт в действиях, сделала то же самое, уверенная, что речь именно о них двух. Её взгляд скользнул на джинсы мужчины – она только сейчас обратила внимание на то, надел ли он одежду с её оберегом или нет – и, к счастью, убедилась, что он успел переодеться, как она и просила. Вышивка заметно померкла, многие стежки пропали, будто истлевшие от времени.
– Крас, оберег сработал. Выходит, ты и правда не должен был выйти оттуда.
– Что ж, тогда мне очень повезло, – сухо ответил он, вновь обращая взгляд на Романа, хотя уже даже внешне становилось понятно, что сейчас перед ними был кто-то другой.
Казалось, он стал выше, черты лица заострялись, глаза светлели. Он выглядел расслабленным и безмятежным, снисходительно улыбался, глядя на Красибора с Фимой. Другие, казалось, сейчас интересовать его перестали.
– Но мы же с Ромчиком посещали Астрал и вернулись, – зашептала Жанна, подбежав к Фиме. – Оберегов у нас не было, считай с голыми жопами туда-обратно метнулись.
Ей ответил не-Роман:
– Вы смотрели в глаза мертвецам?
– Нет, конечно!
Он поднял одну бровь, дожидаясь, пока Жанна сообразит. Она громко ахнула и прикрыла рот ладонями:
– Крас, а ты же с братом был! Значит…
– Значит, ему очень повезло, – ответил за неё не-Роман. – Жизнь удивительная, не так ли, сын?
Красибор глубоко и часто дышал: от обращения «сын» он чувствовал практически физическую боль. Почти готовый поверить в самое безумное объяснение, он проговорил глухо, будто молчал много дней до этого:
– Всё так. Чего ты хочешь?
– Чтобы меня слышали. Хочу говорить, получать ответы. Ведовской народ стал глух, даже служение в лесах не учит вас говорить со мной, вы мельчаете, слабеете, упиваетесь собственными горестями настолько, что готовы потерять целый мир ради своей маленькой, крохотной боли.
Жанна снова не смогла сохранить молчание, она дёрнула Красибора за рукав и требовательно зашипела на ухо:
– Что происходит?! Это снова твоя матушка?!
– Нет, она ушла.
– А какого беса Ромчик или то, что в него вселилось, кличет тебя сыном?!
– Саша же сказал…
Не-Роман вдруг заговорил громче обычного, заставив всех вздрогнуть:
– Ты можешь говорить со мной напрямую, Жанна, говорящая с мёртвыми.
Она поджала губы и замахала перед собой руками, боясь говорить с силой, что вселилась в мужчину. Неожиданно для всех голос подала та, про кого на несколько мгновений все позабыли. Хрустальный голос Хытр звучал напуганно и лицемерно в одно и то же время:
– Са-шень-ка уже рассказал вам всё, так вы и сейчас смекнуть не можете? – она захихикала. – Сын магии – редкостный тугодум, и тот быстрее смирился.
– Молчи, дочь моя, – резко прервал её не-Роман.
Он медленно повернул голову, переводя взгляд на духа, и брови его сошлись на переносице, между ними пролегла глубокая морщина.
– Извини, матушка, – отозвалась Хытр, согнувшись в поклоне до земли.
– Что мне твои извинения, когда даже моя собственная дочь, оставленная главной и ответственной, стала глуха к моим словам? Ты свои обязанности не выполнила, так ещё и допустила глухоту и слабость моего народа.
Хытр молчала, замерев в поклоне и не решаясь выпрямиться. Её руки и ноги становились хрустальными, а потом снова принимали человеческий облик.
– Отвечай, Хытр, дочка.
– Я старалась сделать, как ты велела, матушка.
– Ты хотела веселиться, а не следовать моим указам.
Хытр молчала. Не-Роман смотрел на неё строго, но постепенно его лицо смягчалось, раздражение сдавало позиции.
– Ты хорошо служила мне, дочь. Но твоё время пришло.
– Нет-нет! – Хытр резко выпрямилась и выставила перед собой руки. – Матушка, не надо, я постараюсь, исправлюсь!
– Не печалься, милая, твой путь не окончен, он лишь извивается и закручивается, несёт с собой новое. Даже ты перестала ко мне прислушиваться, погрязнув в человеческих драмах. Я должна вернуть тебя в родную колыбель.
– Я следила за порядком, матушка! Старалась вернуть ведовскому народу силу и вес, старалась полюбившихся тебе колдунов объединить, но они противятся, цепляются, они мелочные и трусливые!
Хытр захлёбывалась страхом и злостью, лебезение в её голосе сменялось гневными выкриками, она смотрела на Красибора с Фимой с нескрываемым пренебрежением.
– Они пока что противятся, – снисходительно сказал не-Роман и проследил за взглядами Хытр. – И то лишь одна ведьма.
От того, как он выделил слова «пока что», Фиме стало не по себе. Она рефлекторно схватилась за ладонь Александра, и он сжал её пальцы, частично заслонив девушку собой и воскликнул:
– Магия! Да разве ж мы не слышали тебя? Делали, как духи велели, на всё соглашались, даже если от этого было больно! – на этих словах он сильнее сжал руку Фимы. – А если тебя жертвы наши в обмен на силу не устраивают – так то человеческая воля, люди сами решают, что важнее им: сила или те, кого они любят. Никто слова поперёк не говорил, сил без платы не пытался получить!
– А здесь мы из-за чего собрались, дерзкий мой собеседник?
Александр подавился словами, поняв, что сплоховал.
– Спрашиваешь: не слышали ли? – продолжил не-Роман, глядя на него без злобы. – Кто-то слышал, кто-то и эту способность утратил. Но никто не слушал, даже ты стал глух к моим речам.
– Я действительно давно не говорил с духами, – спокойно ответил Александр. – До недавних встреч с Хытр, – он бросил на хрустальную девушку неприязненный взгляд, но не задержал его, чтобы разобрать, какие эмоции та испытывает.
Не-Роман медленно кивнул:
– Вы измельчали, не чувствуете ни благодарности за силу, ни уважения к ней. Редкий колдун сейчас способен пройти серьёзные испытания, редкая ведьма готова отдаться в мои объятия, чтобы узнать мудрости колдовства.
– Жизнь меняется, – спорил Александр. – Мы тоже.
– Не все, – не-Роман посмотрел на Красибора, на лице его отразилась гордость. – Сын мой, ты радуешь меня больше иных, и оттого моя любовь к тебе лишь растёт. Вижу недоверие в твоих глазах, обиду. Позволь мне показать тебе, насколько сильно я тебя люблю.
Не-Роман посмотрел за спину Красибора, и тот, хоть и не сразу, проследил за его взглядом и обернулся через плечо, остальные последовали его примеру. Огромная гидра, стоявшая до этого на небольшом отдалении, издала утробное рычание и напряглась, Красибор почувствовал, что его магический зверь боится, ему больно. Но когда хотел уже крикнуть магии-или-кто-там-говорит-через-Романа, чтобы прекращала, гидра начала меняться. Отстреленная шея зверя, безвольно свисавшая до этого, напряглась, начала выпрямляться, а рваная рана загорелась ярким зелёным светом. Гидра издала вопль боли, и в этот момент начавший запекаться срез прорвался, и сквозь него проклюнулся грубый чешуйчатый нос. Медленно, сантиметр за сантиметр, из шеи вырастала восьмая голова: крепкая, живая, кричащая от радости, а не боли. Вскоре восторженные крики вылетели сразу из девяти ртов: Красибор заорал вместе с гидрой и, сорвавшись с места, побежал к зверю. Он обхватил отросшую голову руками и даже прыгал на месте, как ребёнок, чьё желание исполнилось. Но спустя минуту этого танца радостные возгласы сменились на завывания боли: Красибор прижал голову гидры к груди и то кричал, то выл. Неожиданно барьер его эмоций оказался сломлен – слишком много потерь было испытано за эту ночь, и он держался, пока один единственный луч счастья не разбил всю защиту. Никто не решался к нему приблизиться, и даже не-Роман некоторое время молчал.
– Чувствуешь ли ты теперь, что я люблю тебя и забочусь о тебе, сын? – спросил он спустя несколько минут, когда Красибор сам начал успокаиваться.
Голос Романа окончательно исчез, сменившись космически нереальным сочетанием звуков и перезвонов. Фигура тоже скрылась за перламутровыми переливами, что покрывали кожу, будто причудливая краска или расплавленный металл.
Красибор не ответил вслух, он лишь кивал, уткнувшись в сияющую чешую. Другие головы ящера обвили его подобно огромному живому кокону: и колдун, и его магический зверь чувствовали счастье, которого уже не ждали.
Фима с опаской поглядела на перламутровую