Губы Океана медленно, будто отвыкнув от этого движения, растянулись в улыбке.
– Расскажи мне, – попросил он, глядя на брата с обожанием.
– Что рассказать?
– Всякое.
Невозможно было оценить, сколько времени прошло: то ли годы, то ли четверть часа. Красибор говорил с Океаном, рассказал ему всё: про то, как чуть не вылетел из школы, а потом всё же закончил её с медалью. Как искал потом применение этой медали и оказалось, что лучше всего она сгодилась в качестве новогодней игрушки на ёлку, а диплом из университета оказался отличным ковриком для мыши, хотя через время ему стало совестно и он перестал использовать его таким образом. Пересказал сюжет любимых игр, как однажды смог внести вклад в любимую из них. Рассказал о том, как сначала наслаждался своей неотразимостью среди девушек, а потом оказался в одиночестве среди толпы, не зная, что такое – настоящие чувства. Поделился историями о друзьях, о том, как выбрал путь научных исследований, и как свернул с них на магическую колею. О любви к девушке, о том, как впервые его отвергли. И о том, что каждую минуту очень-очень скучал по непоседливому младшему брату, несмотря на стёртые воспоминания и много минувших лет. Он успел даже пересказать самые любимые свои фильмы, рассудив, что для четырёхлетки сказки про супер-героев и майоров, любящих питерскую шаурму, намного интереснее, чем истории про колобков и прочую традиционную хтонь. Океан задавал много вопросов и слушал взахлёб, он наконец так хорошо ощутил, что перед ним его вредный старший брат, и его больше не смущало, что Красибор стал вдруг взрослым. Мало ли как он выглядит, если внутри – всё тот же?
За разговором они не успели соскучиться, им было так интересно друг с другом, что даже воздух вокруг стал ощущаться теплее, приветливее. Когда рядом с ними опустилась на колени третья фигура, они не вздрогнули и не удивились, даже не прекратили общаться, лишь кивнули в знак приветствия, да Океан качнулся в бок, обнимая маму за талию. Милица чувствовала смятение и смущение, глядя на своих детей. Она шагнула в переход сразу же за ними, но пришлось поблуждать по мёртвому лесу, прежде чем она нашла их. Казалось, можно провести так вечность: глядя на них, улыбающихся, оживлённых разговором, перебивающих друг друга и смеющихся над глупыми шутками. Но в какой-то момент Красибор вскинул голову и вгляделся в небо: оно всё ещё было чёрным, однако на востоке уже занималась заря.
Он вздохнул глубоко, шумно, но без горечи. Крепко обнял Океана, поцеловал его в макушку и проговорил:
– Братик, мне пора. Когда мы снова увидимся, у меня будут новые истории для тебя.
– И про супергероев тоже?
– Про них – обязательно.
Они разомкнули объятия, и Красибор обратился к матери. Его речь была спокойной, ровной, но глаза не скрывали грусти:
– Ты уверена в этом?
Она сдержанно кивнула и ответила, немного запинаясь:
– Обратного пути нет. Я должна исправить то, что сделала.
Красибор обнял её и сказал тихо, так, чтобы Океан не услышал:
– Я не могу ни оправдать, ни винить тебя. Но я, – он ощутил, что теряет самообладание, и сделал короткую паузу, чтобы выровнять дыхание, – тоже не хочу терять маму.
– Ведовской народ казнит меня.
– Ты заранее это знала.
– Да. Прости.
Красибор отстранился более резко, чем хотел, с силой сжал челюсти и сделал глубокий вдох. Его губы вытянулись в тонкую линию, ноздри раздувались от обиды, но вдруг одна единственная мысль вмиг его успокоила.
– Я в тот день вас обоих потерял, просто не понял этого.
Милица хотела что-то сказать, доказать, что раскаивается, но слов подобрать не смогла.
– Ты знаешь, как открыть дверь?
– Жанна сказала, что она откроется после прощания на живой стороне, – Милица отвела глаза, не найдя в себе достаточно смелости, чтобы встретить взгляд Красибора.
Он не стал говорить, что годами Океан сидел перед запертой дверью именно из-за неё – несгибаемое желание вернуть сына стало главным источником его же страданий. Милица и так это знала и накажет сама себя сильнее, чем кто-либо смог бы сделать это вместо неё.
– Хорошо, – только и ответил он. – Прощайте. Я очень, – он сделал паузу, перевёл взгляд с брата на мать и обратно, – люблю вас. Однажды свидимся.
Красибор ещё раз взглянул на небо, затем положил руки им на плечи и, посмотрев обоим в глаза в последний раз, молча встал и сделал два шага назад. Они были самыми тяжёлыми, на третьем шаге фигуры близких стали более размытыми, на четвёртом – исчезли, будто он сам не сидел с ними на мягкой подстилке из мха какую-то минуту назад. И только после этого ноги стало передвигать проще. Красибор не стал спорить с астралом по этому поводу, он на интуитивном уровне понял, что его время здесь пока что подходит к концу. Без труда вернувшись к двери с жжёными узорами – копии той, что терпеливо ждала своих жильцов в доме Бологовых – он потянул за ручку. Дверь без труда поддалась, тело окунулось в знакомую прохладу, а через мгновение на кожу легло почти летнее тепло, блуждавшее по дальневосточным землям.
Было тихо. Красибор обернулся и понял: бешеная энергия, что била в небо, исчезла. На её месте остался лишь горелый след на каменном полу кузни, от которого исходил дымок. Красибор нашёл глазами Романа – тот стоял там же и так же, как перед тем, как он ушёл проводить брата. Посмотрел на остальных – каждый будто бы находился в той же позе, что и раньше.
– Сколько меня не было? – спросил он Фиму.
– Секунду, может.
– Так быстро… – Пробормотал он сам себе, безрезультатно пытаясь отогнать размышления о том, как же ощущались в астрале двадцать лет. Тряхнув головой, обратился к Роману: – Это ты сделал? Как?
Тот в ответ пожал плечами и ответил с неподходящей ситуации дурашливостью и глупой улыбкой:
– Не-а, не я, бесы его знаю, как… – вдруг он замялся, резко надел на лицо маску серьёзности, а затем продолжил голосом более низким, чем обычно. – Это я.
На долгую минуту поляну накрыла тишина. Первые солнечные лучи лениво пробирались сквозь лес и касались изумлённых лиц. Никто не смог бы внятно ответить, что именно вызвало такое удивление: оно шло из самой глубины души, было неосознанным, животным. Затем вернулся шорох еловых лап на ветерке, который был резко растревожен сухим кашлем Александра. Фима встрепенулась и подбежала к нему, помогла встать, с облегчением поняв, что все раны на его теле затянулись, не оставив даже отметин. Лис забегал вокруг них кругами, тявкая от радости, будто самый обычный зверёк.
– Что я пропустил? – спросил Александр шёпотом.
– Да если бы я знала.
Лис, будто вспомнив, что он умеет намного больше земных хищников, подпрыгнул и завис в воздухе, глядя на Романа:
– Матушка! Сто лет, сто зим, хе-хе!
Фима услышала шёпот Жанны, которая, по всей видимости, обращалась к Аметисту Аметистовичу:
– Да какая он матушка, у него же борода?
Роман, будто услышав её, медленно улыбнулся и погладил себя по бороде:
– Сосуды не выбирают, но тем не менее разве этот не хорош? – проговорил он вязко, до пугающего медленно. – По мне так самый симпатичный из вас, – ухмыльнулся и перевёл взгляд на Александра. – Приятно снова тебя видеть в добром здравии, любый мой собеседник. Давненько не говорили.
Все, даже Хытр, повторили его движение и посмотрели на Александра: он удерживал зрительный контакт с Романом, и в его глазах разгоралось голубое, совсем светлое пламя. Спустя несколько секунд оно погасло, и Александр ошарашенно произнёс:
– Магия!
Кто-то подумал, что это был вопрос, кто-то – что призыв. Но его возглас был ни тем и не другим: он просто узнал давнего друга и назвал его по имени.
– Саша, о чём ты? – тихонько спросила Фима.
Александр выдержал небольшую паузу, дождавшись короткого кивка от Романа, и только затем сказал громко и чётко, чтобы его услышали все:
– Через него говорит магия. Не духи или звери, а сама магия.
Глава 35
Лис издал радостный вопль, наворачивая круги по небу, а гидра Красибора утробно зашипела – звук до ужаса напоминал кошачье мурлыканье, но был, конечно, чем-то иным.
– Как это возможно, бесы тебя дери? – проговорил Красибор, обращаясь то ли к Роману, то ли к Александру.
– Сын, ты только