- Генетик он, а травмами моими занимаются травматолог и хирург.
Потом смотрит на сына. Может, врач о Юрке хочет переговорить?
Ну а тот и добавляет:
- Батя, он сказал, что это важно.
«Ну так и есть, из-за Юрки. Видно, думает его генетике обучить. Регенерации. Ну, дело хорошее, конечно. Хочет у меня про деньги спросить. Есть ли на что Юрке учиться?».
- Видишь? – ее унимается Настя. – Это важно.
- Настя, это не из-за травмы, - уверенно уговорит ей Саблин, а сыну добавляет: – Ладно, смотр пройдёт – загляну к нему.
- Хорошо, бать, скажу тогда. А когда у тебя смотр? – уточняет сын.
- На этой неделе, - заканчивает разговор прапорщик.
Глава 13
В общем-то, с этим Пивоваровым Акиму было всё ясно: разговор должен был зайти про Юрку, но разве бабе это объяснишь? Видно, вчерашняя новость не шла у жены из головы. Два часа утра, она только у кур яйца отобрала, ещё не покормила семью, а уже завела своё нытьё:
- Ты, может, Пивоварову напишешь? Чего тянуть?
«Вот же какая нетерпеливая. Вон как её разбирает. Это всё от её любопытства».
- Напишу, напишу. – обещает прапорщик жене.
- Так сейчас и напиши, - настаивает Настя.
- Некогда мне, - Саблин открыл ящик с доспехом.
Он вчера выговор устроил Калмыкову и Ряжкину за то, что те в оружейку не зашли и ущерб не оценили, а у самого шлем исковеркан. Хорош он будет на плацу – командир первого взвода в побитом шлеме на сотенном смотре. Аким вертит главный и самый сложный предмет доспеха. Вздыхает. Сзади серьёзная вмятина. Из-за этого камера заднего обзора задралась и глядит вверх, влево. Гнездо для левого микрофона вывернуто с мясом.
Да… Шлем-то ему хорошо поломали. Ремонт обойдётся недёшево. Да и время займёт.
«Ладно, если оружейник «голову» до смотра не починит, у Червоненко возьму на один денёк. Правда, у него старая модель, ну да ладно, может, отцы-атаманы не обратят внимания».
Старый товарищ, конечно, даст ему шлем, пока он свой чинить будет. А потом стал Аким доставать другие части доспеха из ящика… «О Господи».
Доспех весь у него побитый-покоцанный. Неплохо их там тогда нелюди на заброшенной заставе прижали. Он достаёт части кирасы из ящика. «Таз», набедренники… Вся, вся броня посечена осколками. Внешние приводы на что крепкие – и даже среди них есть погнутые.
Прапорщик, глядя на свою избитую кирасу, морщится, ставит её рядом, оглядывает правую голень, на которой привод держится на честном слове, и… решает вдруг, что ушли они с той заставы живыми – чудом.
«Повезло всё-таки».
Да… Доспех нужно было приводить в порядок. А тут и жена уже в дверях стоит, видит, что он осматривает броню свою… И сразу начинает пыхтеть:
- Ты что?! Опять куда-то мылишься?
- Да угомонись ты! – говорит Саблин и добавляет негромко, себе под нос: – Вот дура-баба, – и потом снова в голос: – Говорю же тебе, смотр на носу… Полковник, все офицеры придут роту нашу смотреть… Вот хорошо, что вспомнил, броню к оружейнику отнести нужно, чтобы подправил.
- Да? Ну ладно, - жена чуть успокоилась. – Ну, иди кушать. Оладьи готовы, яйца пожарила тебе на сале.
Он любит яйца на сале, да ещё если с молодым степным луком, и оладьи из кукурузной муки тоже очень уважает. Вот только настроения у него сейчас никакого нет.
- Погоди малость, приду, - обещает он жене. – Детей корми.
- Спят они ещё. Иди, а то стынет, – говорит Настя и уходит на кухню.
А прапорщик остаётся один… Он продолжает рассматривать побитую броню. А так как жена ушла, то он спрашивает, кричит ей на кухню:
- Я что-то не слыхал, Юрка-то во сколько пришёл?
- Уж к одиннадцати, - отвечает Настя.
«А сейчас дрыхнет, встать на учёбу не может».
Прапорщик вздыхает. Настроение у него не очень… Но это не от нерадивости старшего сына.
Настроение.
Ну и у кого оно будет, если предстоят траты рублей эдак в тридцать? Понятное дело: когда человек ломает свою броню в призыве на войне, то тут, конечно, общество ему ту броню восстановит; если утрачена часть безвозвратно, так новую выдадут бесплатно из общего кошта – на, дорогой казак, только воюй. А когда выданное тебе обществом имущество ты ломаешь на своих промыслах, здесь уж как говорится, извини-подвинься: ремонт из своего кошелька. «Вот зараза какая, а? Кажись, крепко придётся раскошелиться». Саблин прикидывал в уме и понимал, что тех денег, которые он получил от Елены, того аванса в девять десятков рублей, на ремонт брони, покупку новой рации и новую лодку уже не хватает.
Аким достаёт те серебряные слитки Мурманского казначейства, что передала ему Мурашкина при встрече. Красивые, новые. Потом достаёт свои медные рубли из коробки. Пересчитывает. Ну, все затраты покрыть хватит, а вот если ещё обещанные деньги товарищам выплатить… уже нет.
До сих пор он даже не задавался вопросом: что там за груз он тащил через полболота? На сей счёт Аким был прост: не мои дела, нечего в те ящики лезть. Но это было до того, как он узнал, вернее уверился в том, что Савченко мёртв. Теперь же, когда за те ящики так уцепилась яркая женщина Леночка Мурашкина, да ещё и эти навязчивые разведчики из Четвёртой дивизии… тоже интересовались…
А сейчас, когда дела у него складывались как в поговорке: посчитали – прослезились, снова всплывал у него этот вопрос. «Мурашкина за те ящики грозилась хорошую деньгу дать. Не продешевить бы. Взять бы с неё столько, чтобы на всё хватило: и на новую лодку, и с товарищами рассчитаться, и дом для Юрки, если вздумает жениться, поставить, и учёбу ему оплатить… - Саблин сам себе усмехается. – Ишь как размахнулся-то, раззадорился, однако. Не хуже Настёны размечтался».
Но мечты мечтами, а вопрос-то с ящиками назревал. Назревал-назревал, да вот и назрел. Деньги были ему нужны, и Мурашкина могла решить его трудности. Вот только перед этим Саблину не мешало бы узнать, что он ей отдаёт.
«Надо бы глянуть, конечно».
***
Кудесов – ему уже давно за шестьдесят, но всё равно Иван считается лучшим оружейником полка и на покой не уходит. У него задраны на лоб специальные очки с толстенными линзами. Мастер глядит на прапорщика с сочувствием.
- Слушай, Аким, – он разворачивает к Саблину его собственный