— Твою мать… — пробормотал я. — Завтра…
— Вот видишь, Кир, — Драк шагнул в комнату, понизив голос. — Я же говорил, надо было эвакуировать жителей и самим уходить. Песчанников слишком много. Даже с твоими… строителями и оружием, мы не продержимся. Будет бойня. Оставаться в Посёлке Старателей — чистое самоубийство. Может, пока не поздно…
Я внимательно посмотрел на него и одноглазый осёкся, заметив это. На лице Атамана читались страх и сомнения. Он был бандитом, привыкшим брать своё и выживать любой ценой. Героическая смерть в бою — это не его кредо.
— Я дал слово, Драк, — сказал я твёрдо, хотя внутри всё сжималось от дурного предчувствия. — Пообещал этим людям, что буду защищать их. И я не могу нарушить своё слово.
Драк помолчал, глядя на меня изучающе.
— Я тоже дал слово, — сказал он наконец глухо. — Своим парням. Обещал, что не поведу их на верную смерть.
Он развернулся и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.
Я остался один, если не считать урчащих медвежат. Слова Драка посеяли в моей душе семена сомнения. Могу ли я доверять ему? Не ударит ли он в спину в самый критический момент, пытаясь спасти свою шкуру и своих людей? В конце концов, они банда разбойников, а не отряд камикадзе. Вскоре я выбросил это из головы, решив, что за Драком и его людьми нужно будет присматривать. Особенно когда начнётся бой.
Был длинный день. Усталость взяла своё сразу, как только я сбросил сапоги и принял горизонтальное положение. Сам не заметил, как провалился в крепкий сон без сновидений. Словно провалился в черноту, из которой меня выдернул тихий, но настойчивый скрип дверных петель. Глаза распахнулись мгновенно, рефлексы тела среагировали раньше мозга — рука сама рванулась под подушку, пальцы стиснули холодную рифлёную рукоять «Головореза». Я оставил дверь незапертой после ухода Драка, вымотанный до предела просто забыл об этом и теперь проклинал свою беспечность.
В тусклом свете, пробивавшемся сквозь щели в ставнях, я разглядел тёмный силуэт, скользнувший в комнату. Тонкий, почти невесомый. Сердце колотилось о рёбра, как пойманная птица. Спросонья на адреналине, я чуть было не нажал на спуск. Инстинкт выживания кричал: «Стреляй!»
Но я остановил палец за мгновение до рокового выстрела, хотя выбрал уже весь свободный ход спускового крючка. Что-то неуловимо знакомое в движениях фигуры, в её хрупкости. Это был не враг. Не убийца кравшийся с ножом в темноте. Убийцы так не двигаются, они не несут с собой этот едва уловимый аромат диких цветов пустоши?
Фигурка замерла у моей кровати. Секундная пауза, и она беззвучно опустилась на край матраса. Бледный свет Трона Вечности упал на её лицо, и я узнал Мико. Растрёпанные тёмные волосы, большие, широко распахнутые глаза, в которых плескались отчаяние и какая-то странная, лихорадочная решимость. На щеке всё ещё багровел синяк — память о встрече с песчаниками. Так что да, выглядела она весьма комично.
Её холодная рука легла мне на грудь, поверх тонкой рубахи. Я вздрогнул от неожиданного прикосновения.
— Мико? — голос прозвучал хрипло, я откашлялся. — Что ты здесь делаешь? Время позднее… или уже раннее?
Она не ответила сразу, только смотрела на меня своим бездонным взглядом. Её рука чуть дрожала, но не убиралась.
— Я… я пришла… — начала она тихо, её голос был едва слышен на фоне сопения медвежат в углу. — Я хочу подарить тебе… свою первую ночь, Кир.
Я опешил. Мозг, ещё туманный после сна, пытался переварить услышанное. Первая ночь? Сейчас? Перед лицом неминуемой бойни?
— Мико, ты… ты в своём уме? — я осторожно убрал её руку со своей груди. — Ты понимаешь, что несёшь? Завтра… завтра здесь будет ад. Мы можем все погибнуть.
— Именно поэтому, — её голос обрёл твёрдость. — Именно поэтому я здесь. Я не хочу умирать… вот так. Не узнав… ничего. Ты спас меня, Кир. Ты… ты не такой, как они. Не такой, как все здесь. Ты хороший. Я видела.
— Хороший? — усмешка изломала моё лицо, я сел на кровати.
Медвежата завозились, но не проснулись. Или проснулись, но решили, что визит ночной гостьи не стоит их внимания.
— Девочка, ты понятия не имеешь, какой я человек. Ты видишь только то, что хочешь видеть. Спасителя. Героя. А я… я просто делаю то, что должен. И часто цена за это бывает слишком высока. Для меня и, особенно, для тех, кто рядом.
— Мне всё равно, — упрямо мотнула она головой, её глаза блеснули в полумраке. — Я знаю, что почувствовала. Страх… он везде был… В воздухе, в стенах, в глазах и сердцах. Но когда ты появился всё поменялось. Ты рядом… он отступает. Хоть немного. Пожалуйста, Кир… Позволь мне хоть на одну ночь забыть об этом. Хочу почувствовать себя… живой. Прежде чем…
Она не договорила, но я понял. Её страх был осязаем, густой. И в этом страхе родилось это отчаянное, безумное желание — ухватиться за жизнь, за её самое простое, самое первобытное проявление.
Я смотрел на неё — хрупкую, испуганную, но упрямо пришедшую ко мне в комнату. Часть меня хотела оттолкнуть её, отослать прочь, защитить от себя самого, от той тьмы, что всегда шла за мной по пятам. Но другая часть… другая часть видела в её глазах отражение собственного одиночества, собственной усталости. И эта часть шептала, что, возможно, именно сейчас, на краю бездны, этот безумный порыв — единственное, что и имеет хоть какой-нибудь смысл.
Тяжёлый вздох вырвался из моей груди. Я протянул руку и притянул её к себе. Она подалась легко, доверчиво, обвив руками мою шею. Её губы нашли мои в темноте — неумелые, но жадные. Мир сузился до этого прикосновения, до запаха её волос, до тепла её тела под тонкой тканью ночной рубашки. Тьма комнаты скрыла слёзы и страхи, оставив лишь наши тела, отчаянно ищущие забвения и тепла в преддверии кровавой зари нового древодня.
* * *
Проснулся я резко, будто от толчка. Предрассветный сумрак едва начал светлеть за окном. Мико спала рядом, свернувшись калачиком, её дыхание было ровным. Но во мне уже поселилось знакомое ледяное чувство тревоги — предчувствие боя. Оно всегда приходило перед рассветом, выгоняя из тела сон и покой.
Стараясь не разбудить девушку, я осторожно выбрался из постели. Быстро оделся,