299
Вчерашней ночью я провалился в сон, словно камень брошенный в колодец — утонул быстро и погрузился глубоко, но на дне вместо прохладных струй живительной влаги ждала вязкая, удушливая дрёма, полная тревожных видений и обрывков воспоминаний. Зелёный туман, искажённое злобой лицо Миндена, крик Юлины, единственный внимательный глаз Драка, кривлявшиеся культисты… Всё смешалось в мутный калейдоскоп.
Разбудила меня ни утренняя возня в кантине Сворга, и ни привычные перекрикивания вставших пораньше жителей Посёлка Старателей. Из объятий Морфея выдернула возня на моей же кровати. Я открыл глаза и увидел трёх пушистых засранцев — медвежат редбьёрна, моих питомцев, устроивших на одеяле кучу-малу. Они кувыркались, шутливо покусывали друг друга за толстые загривки и рычали так тонко, что пока это больше походило на писк и ничего, кроме умиления не вызывало.
Тяжесть на груди, ощущение чужих лап, топчущихся по мне — вот оно, идеальное пробуждение в Кровавой Пустоши. Я со стоном приподнялся на локтях. Голова была немного тяжёлой после вчерашнего бренди, а тело ещё не в полной мере отошло от усталости и напряжения последних дней. На полу, укрывшись старым одеялом, спал Минден. Спал как убитый, даже не шелохнулся от шума звериной возни. Ему, видимо, бренди помогло лучше, чем мне. Вселенская несправедливость — я, Восходящий, едва сомкнувший глаз за всё путешествие до реки, и он, проигравшийся в пух и прах мошенник, дрыхнущий без задних ног.
Медвежата, заметив моё пробуждение, тут же переключили внимание на меня. Один, самый наглый из них, с тёмными пятнами на ухе, попытался лизнуть меня в нос. Двое других неуклюже полезли на плечи, цепляясь когтями за рубаху. Я не смог сдержать улыбки. Внезапно оказался папашей для целого выводка ребъёрнов. Потрепал каждого по густой шерсти, позволил им немного побороться со своими руками, уворачиваясь от их острых, всё ещё молочных зубов и тоненьких коготков, ещё не успевших набрать прочность. В их нелепых играх было что-то первобытное, чистое, совершенно чуждое этому проклятому миру. Минутный островок спокойствия посреди океана хаоса, насилия, дерьма и крови.
Но и этому островку не суждено было долго продержаться на поверхности. Реальность вторглась в короткий идеальный момент, и мой островок с бульканьем пошёл на океанское дно суровой реальности.
В коридоре раздались невнятные возгласы и возня, после чего в дверь нашей комнаты отчаянно забарабанили кулаком или каблуком. По крайней мере, звук был именно таким, и это радикально отличалось от тактичного «тук-тук-тук» костяшками пальцев Сворга — местного хозяина. Шестое чувство внутри меня затаилось в ожидании новых проблем.
Я открыл задвижку, и дверь в нашу комнату распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. На пороге стоял седой, морщинистый мужчина, на удивление подтянутый и жилистый.
На поясе у него висела кобура с револьвером в открытой кобуре. Глаза лихорадочно блестели на сухом вытянутом лицо, впалая щека дёргалась, жёсткий взгляд. Суровое, обветренное лицо старателя сейчас искажала гримаса растерянности, гнева и отчаяния.
Я вспомнил его. Это именно он подсказал мне дорогу до кантины, когда я только приехал в Посёлок Старателей. Пак Гили, отец Мико. Но выглядел он неважно — бледен, одежда перепачкана пылью и чем-то тёмным, похожим на кровь.
— Утро доброе, — ответил я хрипло, — чем обязан?
От возмущения у Пака даже дёрнулись острые кончики ушей — особое отличие большинства местных. Но он не выглядел агрессивно — скорее потеряно.
— Какое оно доброе! — выкрикнул он срывающимся голосом.
Медвежата испуганно зашипели и юркнули под кровать. Минден рывком сел на полу, непонимающе хлопая глазами.
— Что стряслось, Пак? — спросил я, быстро подходя к кровати и натягивая штаны. Сердце неприятно ёкнуло.
— Они… они приходили ночью! — Пак задыхался, хватая ртом воздух.
— Кто приходил? — не понял я, застёгивая пояс и прилаживая кобуру к бедру.
— Культисты… эти твари песчаные! Вломились в Посёлок! Убили Мелкого Галияна у колодца… Старуху Идрис на пороге её лачуги… И… и Мико… Они забрали мою Мико! Утащили, сволочи!
Холод сковал меня изнутри. Мико… Нет. Только не это.
— Успокойся, Пак, — я подошёл к нему, положил руку на плечо. Он дрожал всем телом. — Расскажи толком. Когда? Как?
— Не знаю… Под утро, наверное… Я спал… А потом услышал выстрелы… крики… Выбежал… пристрелил одного, с другим сцепился, уложил, а её уже нет! Только… только следы… и…
Он не мог говорить дальше, лицо его скривилось от страдания. По старческой впалой щеке скатилась одинокая тяжёлая слеза. Минден вскочил на ноги, его лицо выражало смесь ужаса и растерянности.
— Мико? Забрали? Почему? Зачем?
— Разберёмся. Догоняй, — ответил я ему и сказал Паку. — Пойдём. Показывай.
Мы втроём вышли из кантины. Утренний Посёлок выглядел ещё более унылым и заброшенным, чем обычно. На пыльной улице виднелись тёмные пятна, которые я не хотел опознавать. Несколько перепуганных жителей выглядывали из-за занавесок. Воздух был неподвижен и сух.
Дом Пака Гили находился на площади у колодца, небольшой, вросший в землю саманный домик, типичное жилище старателя. Стены кривые, крыша из сухого тростника, вместо окон — проёмы, затянутые просмолённой тканью. Внутри царил полумрак и аскетизм, доведённый до крайней степени. Грубо сколоченный стол, две табуретки, топчан у стены, покрытый драной шкурой, потёртой до такой степени, что было сложно сказать, какому зверю она принадлежала ранее. В углу — самодельная печь, рядом — несколько металлических ящиков, какие-то инструменты. Никаких украшений, никаких излишеств. Только самый необходимый минимум для выживания.
Я огляделся. Вся обстановка кричала о тяжёлой, беспросветной жизни, о ежедневной борьбе за кусок хлеба в безжалостной Кровавой Пустоши. Эти люди вгрызались в землю, добывая руду, которая потом уходила за бесценок перекупщикам вроде ван дер Гарда, оседая мешками ун в Аркадоне или других городах вроде Мифрифора, позволяя кому-то там жировать, покупать экипажи, отделанные золотом, носить самые дорогие меха, строить дворцы и покупать цветочный бренди из далёких Кругов Жизни ящиками. А здесь оставалась только пыль, нищета и страх. Социальная справедливость? В этом мире таких слов, похоже, не знали, а если знали, то начисто и давно забыли.
На полу валялись осколки глиняной посуды. Стол был перевёрнут. В стене зияло несколько свежих отверстий — явно от револьверных пуль. Мико не сдалась без боя. Несколько тёмных капель крови на пыльном полу подтверждали это. Чья кровь? Её? Или нападавших?
Пак провёл нас на задний двор — крохотный пятачок вытоптанной земли, окружённый покосившимся забором. И там лежали они. Двое.