Стоило Азалии забрать кристалл, как тот превратился в очередную подвеску на браслете, разместившуюся как раз рядом с цветком амариллиса.
– В таком случае пока что к вам у меня вопросов нет. – И она развернулась, направилось, тем самым обозначая конец разговора. – Однако, Белладонна, раз уж ты здесь, спрошу тебя первой: что выберешь? Память или забвение?
– Память, конечно, – ответила та без раздумий. – Мне неинтересно помнить, что происходило с Миром, да и не делала я ничего для него, но при забвении я могу забыть важное о тебе. О том, насколько ты можешь быть дурная. Возможно, хоть раз я смогу помешать очередной дурной идее… К тому же, – эй! – я хочу помнить, куда дела часть сердца.
«Привязанность Белладонны настолько же восхитительна, насколько и опасна. Не будь она прямой подчинённой Порядка, в определённых обстоятельствах могла бы стать Чёрной… Если ты правда дорожишь подругой, ни за что не ступай на этот путь, чего бы ни чувствовала по отношению к остальному Миру. Сама слышала: разгребать снова придётся ей».
Жизнь показала, что сильные чувства, даже если это что-то по своей природе положительное вроде любви и верности, могут быть слишком опасны. Исказиться до неузнаваемости. Ими можно разрушить себя, другого, целый мир. Хотя Азалия ворчала на Порядок из-за бесчувственности, она также понимала, что высшей сущности лучше такой и быть – бесстрастной. Потому что чем могущественнее существо, тем больше от его страстей последствий.
На другом берегу их возвращения терпеливо ждал Гиацинт. Азалия ни разу не поинтересовалась, почему он выбирал не появляться в Сердце, да и не хотела донимать со слишком личными вопросами. Вполне вероятно, он просто не желал видеться с другими духами.
Поскольку Гиацинт тоже был в списке исключений, стоило не откладывать, обрисовать ситуацию и поинтересоваться, какой вариант выберет он. Закончив объяснение, Азалия задала вопрос:
– Согласны ли вы помнить, как Мир умирал, даже если другие забудут?
В отличие от Белладонны, Гиацинт задумался, взглядом водя по озеру, словно кристаллы на дне сложатся в слово-подсказку. Понять ход мыслей по выражению лица не получалось.
– Мне не привыкать помнить не так, как они… Скорее всего, Ирис и Редрон согласятся, поэтому согласен и я.
В сём связь одного с другим Гиацинт выбрал не пояснять, а Азалия – не уточнять. Её дело получить ответ, а не влезать в детали чужих чувств и отношений, которым лет больше, чем ей. Гиацинт ведь не просто так пытался поддерживать Ириса несмотря на неспособность задержаться даже в его памяти.
«Это могут быть и вовсе следы из жизни. Той, где и духи богами были».
– Куда дальше? – поинтересовалась Белладонна.
– К Ирису, а потом к Реду. Хочу сразу о памяти спросить. И долечить.
– Тебе это не навредит? – напряжённо спросила она, готовая в любой момент начать отговаривать и всячески препятствовать исполнению задуманного.
– Нет. Я ведь могу несколько садов за раз очистить, а в этим двоих яда явно меньше. Ирис бы иначе не выжил, а Ред… Сейчас и в нём доза яда приемлемая. Садами я всё равно сегодня заниматься не буду, да и в целом нужно сначала с настурциями разобраться. Мне кажется, они не исчезли, хоть и ослабли после казни Чёрной.
– А искать-то ты где Ириса собралась? Его не видели так же давно, как и Амариллис.
– Видели, – возразила Азалия, глянув на Гиацинта. – И путь я тоже вижу. Однако то место может тебе не понравиться. Ты не обязана туда идти, там ничего не случится, так что можешь подождать тут.
– Ещё чего! Веди давай. Чего время тратим?
Вид Белладонны, вздёрнувшей голову и упёршейся ладонями в бока, рассмешил, пусть даже искреннее веселье всё ещё казалось неуместным в этом неприветливом, едва-едва оживающем, до сих пор враждебно настроенном месте. Из-за небольшого роста она порою очень уж напоминала воинственно настроенную маленькую собачку.
Однако Белладонна права: хватит тратить время на разговоры, пора отправиться к заигравшемуся в прятки долгожителю, уточняя дорогу у видений. Чем мертвее и пустыннее становился пейзаж, тем ближе держалась к Азалии Белладонна. Всё-таки первое впечатление оказалось верным: эта часть Мира – всеми забытая часть кладбища, которую некому уже посещать. Даже когда небо прояснится и землю согреют лучи по-настоящему яркого солнца, здесь не станет светлее, если только не появится у пустующего сада нового хозяина.
– Это же… – пробормотала Белладонна, растерянно, напряжённо оглядываясь.
– Первый сад, да.
– Ни одного растения…
В Мире большая площадь голой земли встречалась только близ бездны, поэтому подобный вид подсознательно воспринимался опасным местом, которое нужно поскорее покинуть. И тишина здесь стояла пугающая: такая, что её мысли легко перекрикивали, а скрип старой двери и вовсе оглушал, как удар грома, способный сотрясти землю.
– Я всё-таки попрошу вас остаться здесь, – прошептала Азалия, когда они поднялись на второй этаж.
В комнату она прошла одна. Похоже, Ирис всё ещё много спал. Оно и к лучшему: не успеет воспротивиться лечению. Азалия села рядом на кровать, взяла его за руку, вложив между ладонями кристалл: при прямом контакте очищение шло быстрее.
«По сравнению с настурциями, оно почти не ощущается».
Азалия чуть крепче сжала медленно теплеющие пальцы и не отпустила, даже когда Ирис открыл глаза. На чужое сонное недоумение она ответила улыбкой.
– Да не увянет ваша душа. Подождите ещё чуть-чуть: дело нужно довести до конца.
– Да расцветёт ваше сердце… О чём… – Ирис запнулся, резко сел и дёрнул рукой, но сам же остановился, так и не высвободив её.
– Я ведь говорила, что вылечу вас, и от слов своих отказываться не намерена. Осталось немного, так что возражать поздновато.
– Подбираться к спящему довольно коварно с вашей стороны, – беззлобно заметил Ирис.
– Это правда, но я очень хотела увидеть вас здоровым. Тот, кого мы собираемся навестить следующим, определённо тоже этого желает. И гораздо сильнее.
Пока из тела вытягивались самые глубоко и крепко засевшие остатки яда, Азалия поделилась последних дней, умолчав о своей почти состоявшейся смерти, но не о договоре с Порядком, реакция Ириса на который интересовала больше всего. Ведь это он предчувствовал, что до беды доведёт не предсказание, а верящее в него общество, и если сейчас Ирис предложит другой вариант решения, Азалия прислушается к нему, изменит договор.
– Что думаете?
– Мне кажется, идеального варианта здесь нет. Лежащее в основе Мира забвение во многом сомнительно, но иначе потребуется слишком много времени, чтобы отпустить трагедию. И вряд ли это получится. Ещё и Реда травить продолжат… При таком выборе ваш вариант мне кажется оптимальным.
– А что вы выберете для себя?
– Память. Какой бы горькой она ни была, я хочу помнить, насколько уязвим Мир, и что нужно быть ещё настойчивее ради его сохранения.
– Неужели вы согласны снова выступить против всех, если это потребуется в будущем? – удивилась Азалия.
Её-то действовать обязывали не только личные побуждения, но и договор, тогда как Ирис подставлялся под удар исключительно по своей воле. После большой неудачи куда разумнее отбросить эту затею.
– Конечно. Для чего ещё мне вернулся голос?
– Чтобы вы могли поговорить с Амариллис! – Азалия глянула на браслет. – При её согласии это может случится гораздо раньше, чем вы думаете. Сейчас же, – она отпустила руку, убрала кристалл. – Сейчас же можете дойти с нами до сада на краю. Если чувствуете, что у вас достаточно сил.
Ирис повёл плечами, встал с кровати, прошёлся по комнате, с каждым шагом выглядя всё изумлённее. После затяжной болезни отсутствие боли и лёгкость движений действительно сродни чуду. И коли оно случилось, коли исчезла главная причина изоляции, – боязнь заразить других – не осталось у Ириса поводов не покидать сад Амала. Так что он принял предложение. И больше всего обрадовал этим Гиацинта – Азалия и не думала, что увидит на его лице столь тёплую улыбку, пусть даже не последовало за ней слов, кроме приветствия.