Эта необычная история активно обсуждалась в деревне в течение последующих нескольких дней. Правда, в таинственное исчезновение кота прямо с головы Корявого верили далеко не все, большинство всё же склонялось к здравой мысли, что кот этот просто сумел каким-то малозаметным образом с головы Ванькиной соскочить, улучив момент. Ванька же, немного оклемавшись от пережитого, ходил по деревне весь перевязанный и по большому секрету рассказывал всем желающим, что у таинственной Семёновой жены какие-то серьёзные проблемы с внешностью, ибо видок у неё ещё тот: нос почти провалился, на лбу язва огромная, да и не только на лбу. В общем, понятно теперь, почему она невылазно дома сидит и на улицу всегда такой закутанной выходит.
Ваньке верили и не верили, но больше всё же верили, ибо это как раз и объясняло странную нелюдимость жены Сёмки Пупка. Но потом оказалось, что Ванька прямо-таки враль несусветный, потому как, с апреля месяца начиная, супружница Сёмки Пупка стала выходить из избы без всякой накидки и лицо у неё оказалось прежним: чистым, молодым и красивым на удивление…
И в это же, считай, время в соседних с Замосточьем деревнях начали пропадать люди. Причём, совершенно бесследно.
В основном это были парни и молодые мужчины, лет этак двадцати-двадцати пяти. Более младшие не пропадали ни разу, но были среди бесследно исчезнувших и мужики постарше. Например, одному из исчезнувших было уже далеко за тридцать, второму, вообще, за сорок перевалило. Всего же за эти жуткие весну и лето общее число пропавших достигло пятнадцати или что-то около этого. Причём, не все они были деревенскими, добрую половину исчезнувших составили жители райцентра. Общим же для всех пропавших было то, что пропадали они всегда после посещения танцев – слово «дискотека» тогда ещё не прижилось в отдалённой сельской местности – причём, во время танцев ничего подозрительного и настораживающего с будущими потерпевшими не происходило: танцевали, выпивали, по окончании танцпрограммы шли домой в шумной компании друзей и подружек. Никто и не замечал, когда человек исчезал из весёлой компании и какая-такая причина тому виной. Все были одинаково навеселе, многие к тому же шли парами и пары эти нарочно старались отстать от общей компании… в общем, только на следующее утро – и это в лучшем случае – вдруг обнаруживалось, что человек пропал…
А пропадали действительно бесследно, ибо ни трупов, ни хотя бы каких-либо следов преступления милиция так ни разу и не обнаружила. Даже уголовное дело во всех пятнадцати случаях было возбуждено по факту исчезновения, а не убийства. Странным было и то, что пропадали только мужчины, ведь обычно таким образом бесследно исчезают девушки и молодые женщины. Ограбление, как возможный мотив убийства, тоже отпадало напрочь – никаких таких особых ценностей потерпевшие с собой не имели, не было у большинства из них даже более-менее приличной суммы денег в карманах.
И ещё…
Ни один житель самого Замосточья таким странным образом не исчез, хоть на танцы в соседние деревушки молодёжь бегала поголовно (своего клуба в деревне не имелось)… правда, этим зловещим летом бегала она туда с куда меньшей охотой нежели раньше.
Начались эти таинственные исчезновения где-то в конце марта, к середине лета достигли своего апогея – за одну только неделю перед Купалой исчезло аж три парня – потом начался постепенный спад (за весь август всего лишь двое пропавших). В сентябре же странные и страшные эти исчезновения прекратились вовсе.
А в Замосточье тем временем всё текло своим чередом. Сёмка Пупок по-прежнему исправна трудился в колхозе, и так же по-прежнему каждый вечер жена поджидала его сидя на лавочке под окном в компании с агрессивным своим котярой. Потом, с приходом Пупка, все вместе они скрывались в избе до следующего утра. Что они поделывали там, в избе, как и прежде оставалось загадкой, все попытки хоть как-то разговорить Пупка ни к чему так и не привели. Он, вообще, никак не реагировал на праздные вопросы зевак… казалось, он их не замечает даже. Впрочем, никто особо настойчиво с расспросами к Пупку не приставал, его теперь не просто сторонились, побаивались даже. Само колхозное начальство в лице бригадира, отдавая Сёмку тот или иной приказ, старалось поскорее закончить с неприятным этим делом и даже в момент отдачи приказания в лицо Пупку по возможности старалось не смотреть. Ибо, согласитесь, не особенно приятно разговаривать с человеком, лицо которого не выражает ничего абсолютно. Что бы не поручили теперь Пупку – никогда даже бровью не поведёт, не кивнёт хотя бы, в знак того, что, мол, всё понял. Выслушает с полнейшим равнодушием, повернётся и пойдёт себе исполнять, что бы не поручили. Робот какой-то, а не человек, честное слово!
Шёпотом по деревне уже передавался слушок, что жена Сёмкина – самая настоящая ведьма. Слушок этот, то затихал, то вновь усиливался… все деревенские несчастья и просто неудачи житейские списывались теперь именно на её происки: будь то болезнь какая-нибудь обострившаяся или молоко у коровы вдруг пропадало некстати. Но открыто обвинять жену Пупка всё же опасались, к Сёмкиному же двору теперь даже не подходили близко, а все соседи ближайшие каждый вечер двери входные на все возможные засовы запирать стали, по Сёмкиному примеру, что ли…
А потом и вовсе чудной слух пополз по деревне.
Проезжий шофёр из соседнего района, молодой парень привёз в колхоз шифер и случайно увидел во дворе Сёмкиного дома супружницу его, мужа с работы терпеливо поджидающую. Так вот, увидел этот парень жену Сёмкину, побледнел весь, в лице даже переменился. Местный кладовщик – он в машине рядом с шофёром находился – рассказывал потом, что врубил шофёр сразу же по тормозам, из машины почти что выпрыгнул да к ней со всех ног бросился…
О чём таком они там вдвоём разговаривали – она, на лавочке сидя, он – подле неё стоя – этого местный кладовщик не слышал к великому своему сожалению, далековато было. Но разговаривали они довольно долго, парень тот о чём-то её чуть ли не умолял, впрочем, к великому удивлению кладовщика, агрессивный котяра на этот раз вёл себя вполне миролюбиво. Потом парень вернулся назад к машине и они поехали дальше, причём шофёр всю дорогу молчал, явно игнорируя настойчивые расспросы кладовщика. И только потом уже, перед самым