— Я отдохну, — согласился он. — Но сначала приму душ.
Изабель понимающе кивнула и пошла вниз, проверить Александра и приготовить что-нибудь поесть — простая, приземлённая задача, которая, тем не менее, имела сейчас особую ценность, напоминая о нормальности, о привычном течении жизни.
Виктор направился в главную ванную комнату их спальни. Включив воду, он медленно разделся, изучая своё тело — внешне оно не изменилось, те же шрамы, те же мышцы, та же кожа. Но внутри… внутри он чувствовал пульсацию праматерии, заключённой в энергетические капсулы, созданные пятью кольцами. Сейчас, после усилий, затраченных на помощь Софии, эти капсулы казались менее стабильными, их стенки — более тонкими.
Крид шагнул под струи горячей воды, позволяя им смыть напряжение с мышц, унести усталость. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на ощущении обычной, земной воды на коже, этого простого, но такого важного контакта с физической реальностью.
Когда он открыл глаза и посмотрел на запотевшее зеркало напротив душевой кабины, то увидел нечто, заставившее его замереть.
Его отражение смотрело на него… но это был не совсем он. Глаза отражения горели не привычным голубым пламенем, а зловещим зелёным огнём, напоминающим тот, что некогда пылал в глазах Абаддона. Лицо искажала улыбка, которую сам Виктор точно не выражал — жестокая, торжествующая, полная неприкрытого злорадства.
— Ты слишком наивен, Бессмертный, — произнесло отражение голосом, который был и его собственным, и одновременно чужим — глубже, древнее, полным сарказма и презрения. — Думаешь, можешь контролировать меня? Использовать по своему усмотрению? Я существовала до начала времён. Я видела рождение и смерть бесчисленных вселенных. А ты — лишь мгновение, песчинка в океане вечности.
Виктор замер, глядя на это искажённое подобие себя. Он понимал, что происходит: праматерия, воспользовавшись его ослабленным состоянием, нашла способ выразить себя через это странное отражение.
— Что тебе нужно? — спросил Крид, не отводя взгляда от зеркала.
Отражение рассмеялось — жутким, потусторонним смехом, от которого запотевшее стекло пошло трещинами.
— То же, что нужно всей твоей мелкой расе, — ответило оно. — Власть. Контроль. Бросить всё и захватить этот чёртов мир, или же утопить его в огне собственной магии. Разве не этого ты хочешь в глубине души, Бессмертный? Разве не для этого копил силу тысячелетиями?
С этими словами отражение подняло руку, и на кончиках его пальцев возник сгусток пламени — не обычного, земного огня, а странной субстанции, которая была одновременно и огнём, и жидкостью, и твёрдым телом, и чем-то, не имеющим названия в человеческих языках.
— Один жест, — прошептало отражение, играя огненным шаром, перекатывая его между пальцами. — И все проблемы исчезнут. Все угрозы. Все, кто когда-либо стоял на твоём пути. Все, кто может навредить твоим драгоценным близнецам. Один жест — и ты станешь не просто Бессмертным, но богом этого мира.
Виктор почувствовал, как что-то отзывается внутри него на эти слова — тёмная, древняя часть его сущности, существовавшая задолго до встречи с Копьём Судьбы, часть, которую он всегда подавлял, контролировал, не позволял выйти на поверхность. Желание власти, контроля, абсолютной свободы от правил и ограничений.
Праматерия это чувствовала. И играла на этих струнах, как искусный музыкант.
— Подумай, — продолжило отражение, его зелёные глаза горели всё ярче, — сколько раз ты спасал этот мир? Сколько раз жертвовал собой ради других? И что получил взамен? Вечность одиночества, боли, бесконечной борьбы. Разве ты не заслужил большего? Разве не пора взять то, что принадлежит тебе по праву?
Фаербол в его руке рос, становясь ярче, интенсивнее, наполняя ванную комнату странным, колеблющимся светом, который, казалось, исходил из иного измерения.
Виктор стоял неподвижно, вода продолжала течь по его телу, но он не замечал этого. Вся его воля, вся концентрация были направлены на противостояние искушению, которое предлагало отражение. И это было сложнее, чем любая из битв, которые он когда-либо вёл, ибо враг был не снаружи, а внутри, часть его самого, его собственной сущности.
Он мог бы всё отрицать, мог бы сказать, что никогда не испытывал таких желаний, никогда не мечтал о власти или контроле. Но это была бы ложь, а Виктор Крид никогда не лгал себе. Да, в глубине души часть его — тёмная, примитивная, но от этого не менее реальная — жаждала именно того, что предлагало отражение. Силы, власти, свободы от ограничений морали и совести.
Но была и другая часть. Та, что формировалась тысячелетиями испытаний, потерь, обретений, той любви, которую он находил и терял, обязательств, которые принимал и выполнял. Часть, которая знала цену власти и видела, как она развращает даже самые благородные души.
Виктор сделал глубокий вдох, собирая всю свою волю, всё своё существо в единый фокус. Затем медленно поднял руку и коснулся зеркала.
— Нет, — твёрдо сказал он. — Я не поддамся. Не сейчас, не после всего, что прошёл. Не ради себя, но ради тех, кто верит в меня. Кто любит меня таким, каков я есть, а не таким, каким мог бы стать с твоей силой.
Он думал об Изабель, ждущей его внизу. О Софии, мирно спящей после испытания, через которое ей пришлось пройти. Об Александре, так серьёзно относящемся к своим маленьким экспериментам, так похожем на него самого в далёком, почти забытом детстве.
— Я не отрицаю, что часть меня хочет этого, — продолжил Виктор. — Но это лишь часть, а не целое. И я выбираю быть тем, кто я есть сейчас, а не тем, кем мог бы стать, поддавшись гордыне и жажде власти.
Отражение в зеркале оскалилось, его глаза полыхнули ярче.
— Глупец, — прошипело оно. — Ты не можешь отрицать свою истинную природу вечно. Рано или поздно барьеры падут, и я стану тобой, а ты — мной. Это неизбежно. Это… судьба.
Виктор покачал головой.
— Я не верю в неизбежную судьбу, — ответил он. — Только в выбор, который мы делаем в каждое мгновение. И сейчас я выбираю остаться собой, несмотря на твои обещания и угрозы.
Он сжал руку в кулак, концентрируя свою волю, и резко ударил по зеркалу. Не