Он не закончил фразу, но Изабелла поняла без слов. Абаддон попытается перехватить контроль над вратами, как только они откроются. И если это произойдёт, мир, каким они его знали, перестанет существовать.
* * *
Путь через Индию был отмечен не сражениями, а бегством. Целые города пустели при одном известии о приближении армии Крида. Но бегство не спасало — войско двигалось слишком быстро, захватывая беглецов на дорогах и в полях. Те, кого настигали, не умирали — вместо этого их глаза наполнялись голубым огнём, и они присоединялись к растущей орде, становясь частью коллективного сознания.
Великие храмы Индии, простоявшие тысячелетия, обходились стороной или лишались жрецов, но не разрушались. Это была уже не религиозная война, а нечто иное — целенаправленное движение к предопределённой цели.
Виктор, или существо, которым он становился, изменился ещё больше после обретения четвёртого кольца. Его физическое тело теперь казалось лишь сосудом для чистой энергии — серебристо-голубое сияние просвечивало сквозь кожу, волосы превратились в нити света, а глаза стали подобны двум колодцам, ведущим в иное измерение.
Он редко говорил, а когда это происходило, его голос звучал как множество голосов, сливающихся в один. Казалось, что через него говорит не только он сам, но и все те тысячи, чьи сознания он поглотил.
В один из редких моментов, когда Изабелле удалось остаться с ним наедине, она решилась задать вопрос, мучивший её с самого Самарканда.
— Виктор, — тихо позвала она, не уверенная, что он отзовётся на это имя. — Ты всё ещё там? Внутри… этого?
Существо медленно повернулось к ней. На краткий миг в бездонных глазах мелькнуло что-то человеческое — отголосок былого Крида, затерянный в океане новой сущности.
— Я… вспоминаю, — произнесло оно голосом, в котором Изабелла с трудом узнавала знакомые интонации. — Иногда. Когда ты рядом. Вспоминаю, каково это — быть человеком.
Оно сделало движение, похожее на глубокий вздох, хотя уже не нуждалось в воздухе.
— Но всё больше я — нечто иное. Нечто, для чего нет имени на человеческих языках. Я вижу структуру времени, вижу узоры судьбы, вижу нити, связывающие прошлое и будущее. И я вижу врата, ждущие своего открытия.
— А что ты видишь за ними? — спросила Изабелла, боясь услышать ответ.
— Освобождение, — просто ответило существо. — Конец вечности. Конец боли. Конец всему.
В голосе прозвучала нотка, которую Изабелла не слышала уже очень давно, — тоска. Тоска Виктора Крида, бессмертного человека, уставшего от бесконечного существования.
— А что будет с миром? — осторожно спросила она. — С людьми?
Существо долго молчало, словно этот вопрос никогда не приходил ему в голову.
— Не знаю, — наконец произнесло оно. — Это… неважно.
И в этот момент Изабелла поняла, насколько мало осталось от Виктора Крида в этом создании. Человек, которого она знала столетиями, никогда не сказал бы таких слов. Даже в самые тёмные моменты своего бесконечного существования он заботился о мире, о людях вокруг него. Теперь же всё это стало «неважным» — лишь помехой на пути к единственной цели.
* * *
Берега Японского моря встретили армию Крида штормом невиданной силы. Волны высотой с городские стены обрушивались на прибрежные скалы, ветер сбивал с ног даже самых крепких воинов. Но это не остановило продвижения. То, что осталось от Виктора, знало: пятое кольцо ждёт на островах, где «время течёт вспять, и солнце никогда не заходит».
Обычные корабли не могли переправить армию через бушующее море. Но Крид больше не нуждался в обычных средствах. Подняв Копьё с четырьмя кольцами, он направил его на воду, и голубое сияние заструилось с наконечника, растекаясь по поверхности моря. Там, где оно касалось волн, вода застывала — не как лёд, а как нечто иное, подобное твёрдому свету.
За считанные часы от берега до горизонта протянулся светящийся мост, широкий настолько, чтобы по нему могли пройти десятки воинов в ряд. И армия двинулась вперёд, ступая по застывшему свету, направляясь к островам, видневшимся в дымке на востоке.
Японцы были готовы к вторжению. На берегу их ждали самураи в полном боевом облачении, лучники на холмах, крестьяне с копьями и серпами — все, кто мог держать оружие. Они слышали о приближении чудовищной армии, о существе с голубыми глазами, которое когда-то было человеком, о завоеваниях, не знающих сострадания или милосердии.
Но ничто не могло подготовить их к тому, что они увидели, когда первые ряды армии Крида ступили на берег. Это были уже не воины в привычном понимании — многие из них едва напоминали людей. Их тела светились изнутри голубоватым светом, глаза были двумя бездонными колодцами того же свечения, а движения — слишком плавными, слишком скоординированными, как у частей единого организма.
А во главе этой армии шло существо, в котором с трудом можно было узнать человека. Высокая фигура, окружённая аурой серебристо-голубого света, с волосами, похожими на нити расплавленного серебра, и глазами, содержащими в себе бездны. В правой руке оно держало древнее копьё, на рукояти которого сияли четыре кольца, пульсирующие в такт биению незримого сердца.
Самураи бросились в атаку, как требовал их кодекс чести. Их мечи, созданные лучшими мастерами, разрубали доспех и плоть, но не могли причинить вреда воинам Крида. Те, кого рассекали надвое, просто соединялись вновь, голубое свечение затягивало раны, и они продолжали идти вперёд, словно ничего не произошло.
Стрелы, пущенные с холмов, достигали цели, но застревали в телах, светящихся голубым огнём, не причиняя видимого вреда. Лишь те стрелы, что были направлены в Крида, никогда не достигали цели — они просто распадались в воздухе, не долетая до него.
Японские воины сражались отчаянно, но это была битва, которую они не могли выиграть. Один за другим они падали, и когда армия Крида проходила мимо их поверженных тел, глаза павших открывались вновь — теперь наполненные голубым огнём — и они присоединялись к наступающей орде.
Так повторялось от города к городу, от деревни к деревне. Не было ни осад, ни длительных сражений — лишь неумолимое продвижение вперёд, поглощение всего, что стояло на пути.
Виктор — или то, что осталось от него внутри новой сущности