— Вы понимаете, — медленно сказал один из них, — что он не оставит это просто так?
— Я рассчитываю на это, — ответила я. — Я не строю дом. Я разворачиваю фронт.
Тишина повисла над столом, как дым от первого выстрела. Но я не опустила глаз. Не дрогнула. Мне было нечего терять. А значит — они могли мне поверить. Именно поэтому.
Я не пришла просить. Я пришла предложить сделку с тенью — и выйти из неё светом.
* * *
Я не верила, когда он сказал, что нашёл отчёт. Не потому что сомневалась в Владимире — он мог достать всё, даже то, что казалось давно утонувшим в архивах пыльного забвения. Я не верила, потому что не была готова. Не была готова взглянуть в глаза тому, что так долго жило во мне без имени, без фактов, только болью. Но я всё равно открыла папку.
Пальцы дрожали, когда я листала страницы — гладкие, чиновничьи, холодные. Формулировки были отточены, стерильны, вычищены до автоматизма. "Причина смерти — несовместимая с жизнью черепно-мозговая травма в результате падения." — слова, выверенные до отвращения. Ни эмоции. Ни подробностей. Ни правды.
Не было записки. Не было показаний. Не было даже анализа крови. Ни отпечатков, ни времени смерти, ни фото с места — только схемы. Только штампы. Всё — слишком чисто, как если бы кто-то вымыл не просто комнату, а саму память о том, что там произошло.
Я сидела за столом, склонившись над этими бумажными останками моей сестры, и чувствовала, как внутри медленно нарастает дрожь. Она была — всего восемь. Ребёнок. Светлый, тонкий, с крошечными ладошками, пахнущими кремом с клубникой. Она не могла… она не…
— Это не несчастный случай, — сказала я вслух, сама себе. — Это было убийство.
Когда я произнесла это, во мне щёлкнул какой-то внутренний замок. Как будто я всю жизнь держала запертой комнату, в которую боялась войти. И теперь — вошла.
Владимир позже нашёл его — следователя. Сейчас — седой, обрюзгший, с мешками под глазами, в дешёвой кепке и протёртом пальто. Не герой, не чудовище. Выживальщик. Один из тех, кто гнулся, когда надо, молчал, когда платили, и теперь сам был тенью. Его фамилия стояла в деле Елены. Он подписал заключение. Он закрыл всё, как «несчастный случай». Он убил — словом, подписью, равнодушием.
Я встретилась с ним в кафе на окраине — месте, где пахло старым жиром и дешёвым алкоголем. Он не смотрел мне в глаза. Я тоже не сразу села. Стояла над ним, пока он жевал воздух губами, как рыбина, вытащенная на сушу.
— Я не знала, что в восемь лет дети могут прыгать с лестницы с намерением умереть, — сказала я. — Вы знали? Или вам просто заплатили, чтобы не задавать вопросов?
Он замер. Напрягся. Потом вздохнул. Сгорбился.
— Это было не моё дело, — выдавил он. — Мне сказали оформить. Всё уже было готово. Мы даже на место не ездили. Мне передали бумаги. Я подписал. Я…
— Кто сказал?
— Штаб Виктора. Через старшего. Всё было решено.
Он не сказал больше. Не нужно. Я и так всё поняла.
Мою сестру не спасли. Её не защищали. Её убрали, чтобы она не заговорила. Чтобы не помешала кому-то важному. Чтобы никто не спросил, почему у восьмилетней девочки синяки, откуда у неё страх перед одним взрослым мужчиной. Чтобы не было следа. Ни слова. Ни дыхания.
Только — пустота. И подпись.
Когда я вышла на улицу, мне казалось, что у меня в груди не сердце, а кусок льда с вкраплением пепла. Я не плакала. Я не кричала. Я шла — и чувствовала, как с каждым шагом во мне рождается не ярость.
Холод.
Расчёт.
Цель.
Теперь я знала, что он сделал.
И знала — что сделаю я.
Он передал мне папку не сразу. Долго смотрел в стол, будто взвешивал, имеет ли право дать мне то, что может разрушить не только Виктора, но и самого его — задним числом. Он не извинялся. Он не просил прощения. Только выдохнул глухо:
— Тогда вы были ребёнком. Вы не могли знать, что там случилось. А я — мог. Но не сделал ничего. Потому что мне сказали: не трогай.
И положил передо мной.
Ту самую папку.
С выцветшей лентой. С печатью.
ДЕЛО № 1173-Z. Зорина Елена. 8 лет.
Я открыла, как вскрывают тело.
«Тело Зориной Елены обнаружено 14 мая 2002 года в частном загородном доме, принадлежавшем семье Виктора К. Обнаружено в вечернее время на полу в кухонной зоне, в положении на спине, с травмами головы и рассечением подбородка.»
«По показаниям матери Виктора К., в момент инцидента девочка находилась одна. Сама свидетель находилась во дворе. Виктор К. также подтверждает, что в момент трагедии находился на втором этаже. Свидетелей происшествия не установлено.»
«Характер травм: закрытая черепно-мозговая травма, внутричерепное кровоизлияние, множественные ушибы мягких тканей (спина, внутренняя поверхность бедра, плечи), частичные ссадины кожи на локтях и запястьях. Выявлен подкожный гематомный след в области шеи с левосторонней компрессией трахеи.»
«По предварительным заключениям, смерть наступила мгновенно в результате удара тупым предметом по затылку. Наличие следов волочения тела не установлено.»
«Следов борьбы или проникновения в дом не обнаружено.»
«Девочка находилась в одежде домашнего типа: футболка, шорты. Нижнее бельё отсутствовало. Обнаружено рядом со спальным диваном в сложенном виде.»
«Зафиксированы ссадины в области внутренней стороны бедра, мелкие разрывы слизистой…»
«Следователь не назначил дополнительных экспертиз ввиду “отсутствия состава преступления” и по заявлению опекуна о нежелании предавать делу огласку…»
«Гематомы в подреберье, на ключице, за ухом — давностью не менее 4–7 суток.»
«Подногтевые ткани содержат чужеродные биологические включения (эпителиальные клетки), не исследованы.»
«Экспертиза наличия следов биологических жидкостей на теле и белье не назначалась. По заключению следователя — "отсутствуют основания".»
Я продолжала читать, не моргая. Глаза не щипало — они были сухими. Всё внутри меня было сухим. Каменным. Как будто боль вышла раньше, а теперь осталась только точность факта. Лезвие знания.
Ребёнок.
Одна.
В доме, где доверие должно было быть воздухом.
Он был там.
И никто не спас её.
«Официальная причина смерти — несчастный случай. Уголовное дело не возбуждено. Запрос на повторную экспертизу от родственников не поступал. Дело закрыто.»
На последней странице — подпись.
Тонкая, как игла.
Закрыто.
Подписано.
Утверждено.
А я…
Я просто сижу.
С этой папкой на коленях.
С жизнью моей сестры — сложенной в 16 листов.
С её смертью —