Хуже выглядела лишь голова, разрубленная на части. Лицо до неузнаваемости изуродовано множеством глубоких порезов. Глаза, раздавленные в кашицу, свисали на нервах. Нос, уши, губы отрезали и вложены в беззубый рот. Осколки зубов лежали там же, на полу.
Под телом Тэридоны лежала моя тринадцатилетняя дочь Катифиа, вся в крови.
Меня словно сковали тысячей невидимых цепей. Разум отказывался воспринимать ужасающую реальность. Взгляд застыл на Тэридоне. Слёзы лились из моих глаз, не переставая. Стало трудно дышать. Воздух жёг легкие, словно крысиный яд.
Что-то внутри меня что-то разорвалось. Возможно, душа. Следом накатила печаль – бессилие, смешанное с яростью. Меня терзало чувство вины. Может быть, я мог предотвратить это, остановив Мясника. В глубине души… того, что от неё осталось – я жаждал мести, был готов пойти на что угодно, лишь бы прикончить убийцу. Но случившееся погубило судию, которым я был. Фонтан моей решимости иссяк. Сердце билось как никогда, оно словно рвалось из грудной клетки. Мои руки потянулись к телу Тэридоны, но я больше не мог касаться её как прежде. Я пал на колени и пытался убедить себя, что это лишь кошмар и скоро я проснусь. Семья, единственный проблеск света моей жизни исчез. Мир превратился в холодную пустоту.
Бездна внутри молила меня заполнить её. Тогда взор пал на лежавший рядом мушкет. Меня не смущало, что убийца мог просто пристрелить меня, пока я был без сознания. Но в такой ситуации никто бы не смог трезво рассуждать. Получить свинец в рот показалось мне куда лучше, чем бессмысленно лить слёзы. В этом хотя бы был смысл. Я видел смерть – как единственный возможный выход, я хотел освободиться от несчастья и безумия, пока мог. С холодной решимостью я поднял оружие и направился в нашу с Тэридоной комнату. Я не мог уйти из жизни, глядя на этот адский кошмар.
Вяло, как оживший мертвец, я подошёл к тёмной двери и слабым касанием толкнул её. В глаза вновь били лучи солнца, я отвернулся. Среди мрачной мебели нашей комнаты заметно выделялась кровать чёрного цвета с синим одеялом. Увенчанная угловатыми арками, она будто символизировала проход в царство усопших. Сев на одеяло, украшенное белым кружевом, я бросил взгляд на окно, в котором увидел крону деревьев. На улице стоял штиль. Стуча дулом по лбу, я некоторое время размышлял над тем, куда лучше выстрелить. На моём лице и нерв не дёрнулся, когда я вставил его в рот.
– Папа! Что ты делаешь? – со стороны дверного проёма раздался голос. Голос моей дочери.
Это было настолько неожиданно, что я дёрнулся и спустил курок раньше времени. Пуля пробила мою щеку, сделала дырку в окне и врезалась в соседнее здание. В комнате так засквозило, словно снаружи бушевал ураган.
Я не поверил своим глазам, когда увидел дочь – живую. Понадобилось мгновение, чтобы осознать, что она цела и невредима; в испачканном кровью угольном платье она казалась иллюзией.
– Катифиа! – издал я сквозь боль, смотря в голубые глаза, полные слёз. – Извини! Я… Проверял оружие!
И только я хотел подняться с кровати, как она подбежала и крепко обняла меня. Я положил мушкет и обхватил дрожащую Катифию так же крепко, как и она меня. Хотел бы я утешить её и сказать, что ещё есть надежда, но это бред. Никто не сможет вернуть ей мать.
– Как ты выжила? Кто это всё сделал? – спросил я, аккуратно и нежно положив руки на её плечи. Я с трудом сдерживал рвоту, вызванную осознанием случайно пережитого самоумерщвления.
– Я не знаю. Оно было высоким, тёмным и очень страшным. Как привидение! С белыми глазами!
– Послушай меня, – схватил я за руку Катифию. – Я не знаю, затаился ли в доме тот, кто убил Тэридону. Нам нужно бежать как можно скорее в собор, куда папа уходит работать. Поняла? Тогда быстрее уходим!
Прихватив с собой мушкет, я вылетел из комнаты вместе с дочкой. Я хотел сохранить её жизнь любой ценой. О своей я нисколько не думал – смерть Тэридоны разбила моё сердце. Если я умру, спасая дитя от опасности, то так тому и быть.
Не знаю, показалось мне или нет, но выбегая из дома, я не увидел растерзанного тела жены. Я даже не слышал и не видел мух. На полу была только кровь. Когда мы с Катифией уже перепрыгивали порог, я услышал, как в доме разбилось стекло, после чего нас обдул ледяной поток ветра.
На перекрестке я увидел подъезжающий экипаж. Его тянули мрачные, словно посланники тьмы, кони. Я ворвался с Катифией в салон и захлопнул за собой дверь. Своим рвением я напугал заржавших лошадей, и те ринулись вперёд. Напоследок я окинул взором дверной проём. В центре холла смирно стояла беспросветно чёрная фигура. Она сверкнула белыми огнями и растворилась. Я обомлел так, будто узрел врата в преисподнюю. По спине прошлись мурашки, от которых стало мерзко. Может быть, мне показалось, но тоже самое видела и Катифиа.
– Гони в собор, как можно быстрее. Плачу втрое больше, – крикнув кучеру, я начал перезаряжать мушкет. Из рук всё валилось, но я пытался сосредоточиться и выбросить случившееся из головы хоть на время. Да, такое не забудешь, но я старался сохранить рассудок ради дочери.
– Пап, а зачем нам на работу? – всхлипнула она, одной рукой вытирая слёзы, а другой дёргая меня за рукав.
– Стены собора Лимни Акедии защитят тебя, пока я попытаюсь разобраться с этой чертовщиной, – изрек я и задёрнул боковые шторки, которые иногда раздвигал дулом мушкета и выглядывал в щель.
Экипаж с треском и грохотом двигался по изъеденной дороге, поднимая клубы пыли и мелкого камня. Дорога к собору казалась долгой. Я молился о спасении Катифии от угрозы, о которой ничего знал. Я надеялся найти ответы в храме ордена, во главе которого стоял. Моё сердце замирало от предчувствия чего-то нехорошего.
Вдали виднелся тёмный собор, его очертания окутала туманная вуаль. Острые башни вздымались к серым тучам и пронзали их шпилями. Этот древний каменный гигант окружали старые, иссушенные деревья, которые уже давно никто не поливал. Их ветви казались мне руками, тянущимися к небесам в молчаливой молитве или, может быть, в отчаянии. Фасад храма усыпали многочисленные статуи и религиозные фигуры, которые в тусклом свете солнца казались