– Ладно, иди к себе! Работай! Не хватало еще, чтобы у меня здесь разревелась.
Стенографистка вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Перевернув страницу, Ханников принялся вчитываться в содержание (возможно, во время допроса упустил какие-то существенные детали). «Такую информацию нельзя держать в столе, она должна попасть на самый верх, и чем раньше это произойдет, тем лучше будет для дела, – размышлял генерал-майор. – Вряд ли сообщения немецкого майора хоть как-то повлияют на окончательный результат войны, но способны значительно изменить ее течение. Слишком тяжела ноша, будет лучше, если кто-то другой взвалит ее на свои плечи. В Москву нужно отправить, а уж там пусть решают, что дальше с ней делать».
Некоторое время он соображал, как следует поступить наилучшим образом. «Стенограмму можно передать в Москву с курьером; другой вариант – можно привезти ее самому. Но самое разумное, если сначала переадресовать сказанное по ВЧ первым лицам. Пожалуй что, так…. А теперь следует подумать, кто сумеет грамотно воспользоваться полученными данными и, быть может, передаст их самому товарищу Сталину».
Наиболее влиятельной фигурой в правительстве после Сталина был народный комиссар внутренних дел СССР Лаврентий Павлович Берия[57], прекрасно разбиравшийся во внутренней обстановке в стране и в ее политических течениях. Он был наделен и другими полномочиями, с которыми справлялся блестяще. Например, два месяца назад он был назначен заместителем председателя ГКО СССР[58] и председателем Оперативного бюро. Если перечислять все обязанности, которые ему вменялись, они уместились бы в толстую тетрадь убористого текста, но в приоритете находилось наблюдение за работой всех наркоматов оборонной промышленности. Кроме того, товарищ Берия являлся постоянным советником Ставки Главного Командования Вооруженных сил СССР и в качестве уполномоченного ГКО нередко выезжал на фронт с поручениями.
Как начальник управления контрразведки фронта генерал-майор Ханников нередко общался с генеральным комиссаром государственной безопасности Лаврентием Берией по высокочастотной связи. Последний раз такой разговор произошел десять дней назад, когда офицеры отдела контрразведки «Смерш» Наркомата внутренних дел хотели арестовать подполковника Пинского, заподозренного в работе на немецкую разведку. Но, как позже выяснилось, этот подполковник также находился под пристальным вниманием Главного управления военной контрразведки «Смерш» под командованием комиссара государственной безопасности 2-го ранга Абакумова. Разлад между двумя контрразведками зашел настолько далеко, что пришлось вмешиваться высшему командованию. Дело подполковника Пинского было решено передать в управление контрразведки 1-го Прибалтийского фронта. И вот сейчас Николай Георгиевич решил вновь позвонить генеральному комиссару государственной безопасности.
Подняв трубку, он позвонил в приемную Лаврентия Павловича, привычно представился и затвердевшим голосом распорядился:
– Соедините меня с товарищем Берией.
Глава 7
17 июля 1944 года «Привезите его в Москву!»
Лаврентий Берия, пребывая в глубокой задумчивости, перечитывал отзыв академика Курчатова на разведматериалы о работах в Германии и США, поступившие из ГРУ Генштаба, из которого следовало, что Игорь Васильевич имеет особый интерес к состоянию ядерных работ в Германии и сетует на то, что информации об их деятельности крайне мало. Проявляет немалое любопытство и к американскому урано-графитовому котлу[59], запущенному в эксплуатацию в конце сорок третьего года, который должен давать один грамм плутония в сутки. Академик хотел бы в ближайшее время получить фотографии этого котла. Вот только как объяснить ученому, что подобного рода информация строго засекречена и разведчики добывают ее с большим трудом и колоссальным риском для собственной жизни. Если получится сфотографировать этот чертов котел через пару месяцев, то можно считать, что разведчики совершили подвиг!
Прошло уже два года, как Председатель Государственного комитета обороны Иосиф Сталин подписал распоряжение о возобновлении работ по урановой тематике. А в марте прошлого года Игорь Васильевич Курчатов[60] был назначен научным руководителем работ по использованию атомной энергии – правительством ему были предоставлены чрезвычайные полномочия и всемерная поддержка руководителя страны. В том же году Курчатов был избран действительным членом Академии наук СССР, что должно было придать разворачивавшемуся проекту большую емкость и значимость.
Первые корпуса лаборатории разместились на окраине бывшего Ходынского поля, в прежние годы они служили стрельбищем. Однако выделенных корпусов оказалось недостаточно: предстоящие исследования требовали возведения новых объектов, современных помещений, а также большого полигона для испытаний. Под поставленные задачи требовались талантливые ученые, способные заниматься комплексно в разных разделах физики, могущие рассчитать развитие взрывного процесса в урановой бомбе; умеющие разделять изотопы, а также осуществлять еще множество важных и второстепенных вещей, которые не разглядеть поначалу, но они обязательно выявляются в процессе кропотливой и сложной исследовательской работы.
Академик Курчатов настаивал на привлечении к работе ученого с мировым именем Петра Капицы[61], долгое время работавшего и проживавшего за границей, а также Льва Ландау[62], успевшего побывать в заключении по политическим причинам. Игорю Васильевичу обещали, что первый вопрос будет решен. Сложнее обстояло со вторым ученым. Лаврентий Берия упрямо предлагал подыскать замену Ландау, но Курчатов твердо стоял на своем, веско аргументировал свои доводы и с помощью карандаша и формул доказывал, что второго такого ученого отыскать невозможно. И вообще, существует ли другой Ландау?!
Особая важность в атомном проекте придавалась созданию ядерного реактора, с помощью которого можно было осуществлять управляемую самоподдерживающуюся цепную реакцию деления урана, сопровождающуюся выделением энергии. Однако создать реактор без получения урана, графита и других материалов очень высокой степени чистоты было невозможно.
Час назад Лаврентий Павлович как председатель Специального комитета при ГКО СССР по урану получил подробнейшую записку, подписанную народным комиссаром химической промышленности СССР товарищем Первухиным[63] и академиком Курчатовым, в которой они настаивали на организации работ по поискам и добыче урана, потому что только на первый этап работы потребуется 100 тонн урана!
Берия отложил справку в сторону. Проблема. Где же взять такое огромное количество уранинита? Такой минерал следует искать, а геологов для таких целей недостаточно. Тысячи геологов сейчас ходят по всей стране в поисках каменноугольного кокса, необходимого для выплавки чугуна, а также используемого в литейном производстве, в химической и ферросплавной отраслях промышленности. Геологи-нефтяники занимаются поисками нефти, а это в первую очередь моторное топливо – бензин, керосин, солярка, столь необходимые для фронта. На Урале и в Сибири геологи ищут и разрабатывают новые месторождения берилла, меди, свинца, молибдена, вольфрама, никеля, магния, без которых немыслимо производство боеприпасов и боевой техники. Теперь под новую задачу, поставленную ГКО, следовало найти геологов, способных в кратчайшие сроки отыскать значительные месторождения уранинита.
Лаврентий Павлович взялся за телефонную трубку, следовало дать поручение