— А что тут такого? — Я переключил передачу, резко стартовав с места. — Чел замазан по самое не хочу. Сам видел — дрожал, как осиновый лист. Намёка хватило…
— Всё равно. Не каждый так сможет… — Шухер прикрыл глаза, откинувшись на сиденье.
— Да брось ты. Это уравнения второго порядка не каждый решит, а запугать лоха… Тут ума большого не надо.
Свернув с проезда Никельщиков на проспект Мира, я вжал педаль газа. Асфальт здесь был чистым, без сугробов и колдобин. Фонари отражались в накатанном на тротуаре льду, оставшемся после недавней оттепели. Впереди пыхтел грузовик с дровами, навстречу полз пустой «Икарус», похожий на гигантского светлячка. Сзади, звеня рельсами, ускорялся трамвай. Несмотря на вечер пятницы, машин было мало — редкие фары мелькали в темноте.
— Не рано? — Шухер посмотрел на часы.
— Сколько сейчас?
— Половина.
— Нормально. — Я свернул к знакомой двухэтажке с вывеской «Юбилейный». — Заедем в ресторан, возьмём жратвы, бухла… Пацанам на ужин.
Деньги, толстая пачка в кармане куртки, давали странную уверенность. Не те крохи, что копишь годами, а настоящая мощь — зелёные купюры, пахнущие типографской краской.
— Добрый вечер. Чего изволите? — Швейцар в потёртом фраке лениво приподнял бровь. Его лицо, обветренное и морщинистое, светилось фальшивой учтивостью.
— Халдея позови. — Я бросил взгляд на гардероб с засаленными шторами. Из кухни доносился звон посуды.
— Сей-час… — Он юркнул за тяжелую дверь с витражным стеклом.
Через минуту появился официант в белом переднике, испачканном соусом.
— Ящик нормального коньяка. Не той бурды, что в прошлый раз. — Я шлёпнул две сотки на стойку. — И хавчика — на двадцать человек. Чтобы мясо, овощи, нарезки всякие. От пуза.
— Как скажете-с… — Он ловко подхватил купюры, скрыв их в кармане.
Через пятнадцать минут два здоровенных молодца в черных фартуках грузили в багажник «девятки» ящик с бутылками и пакеты, от которых пахло копчёной колбасой и жареным мясом.
В зал приехали без пяти девять. Навьючились жратвой, и вниз.
Там нас уже ждали. На самом деле я не ожидал что будет так много народа. Обычно в зале человек десять, редко больше. Сейчас же «яблоку некуда упасть».
Передали ношу, вернулись забрали остальное. Мужики без слов всё поняли, тут же стащив «дежурные» парты, из которых организовали длинный стол.
Накрыли как смогли, использовав всю посуду какую нашли, мне показалось что даже стеклянные пепельницы, и через десять минут уже разливали коньяк по разнокалиберной таре.
— За Леху и Стаса… — Шухер поднял алюминиевую кружку. Голос его, обычно грубый, дрогнул. — Чтобы не зря…
Я сидел рядом, прислонившись к бетонной стене. Ждал возмущений, вопросов, требований. Вместо этого увидел десятки рук, тянущихся к еде, и глаза, горящие решимостью. Даже те, кто еще недавно роптал, сейчас молча наливали алкоголь.
— Деньги пахнут, — пробормотал Шухер, садясь рядом. — Вот и вся наука.
Еженедельник «Аргументы и Факты» № 9. 01/03/1991
ГОРЯЧАЯ ТЕМА. Все рухнет по плану
НА пороге 1991 г. московское здравоохранение, а с ним и здоровье нескольких миллионов людей оказалось на грани катастрофы. По расчетам Главного медицинского управления Мосгорисполкома, для обеспечения населения города всеми видами бесплатной медицинской помощи на прежнем уровне бюджет городского здравоохранения по сравнению с 1990 г. должен вырасти в 2,5 раза.
Однако нынешний бюджет сформирован по «остаточному принципу» с дефицитом в 1 млрд. 203,8 млн. руб. Его анализ показывает, что увеличения ассигнований на 182,8 млн. руб. хватит только на выплату отчислений на соцстрах (в этом году они уже не 7%, а 26%) и на «старые долги» — прибавку к зарплате работникам медучреждений, обещанную еще несколько лет назад. На повышение зарплаты медикам денег не выделено. Ассигнования на хозяйственные расходы больниц не учитывают рост оптовых цен и тарифов на коммунальные услуги (электроэнергия — 29%, теплоэнергия — 60%, стирка белья — до 400%, транспорт — 50%, обслуживание холодильных установок — 200%) и подорожание продуктов.
Бюджет здравоохранения на 1991 г. был рассмотрен в Моссовете. Итог таков: в Москве нет средств и найти дополнительно на охрану здоровья москвичей 1,3 млрд. руб. невозможно. Есть варианты сокращения расходов, но они могут дать экономию лишь около 70 млн. руб., закрыть «дыры» в бюджете этим нельзя. Возможен перевод на платную основу некоторых видов медицинской помощи (косметология, оздоровительные центры), но полное разрушение системы бесплатной медицины при снижении уровня жизни недопустимо.
Когда говорят о том, кто же будет «хозяином» в Москве, союзное и республиканское руководство постоянно подчеркивает свое «доброе» отношение к нуждам столицы. Но когда встает вопрос о реальной помощи москвичам, — которые имеют несчастье жить в «двойной столице», то сразу выясняется, что все городские проблемы должны решать Мосгорисполком и Моссовет. Без целевого дополнительного финансирования здравоохранения из союзного и республиканского бюджетов в равных долях медицину Москвы невозможно сохранить даже на прежнем уровне.
Если доведенные до последней черты 250 тыс. медиков Москвы объявят забастовку, вопрос о которой уже стоит в повестке дня, то последствия для города и всей страны будут непредсказуемыми. И. РЕПИН, зам. начальника Главного медицинского управления Мосгорисполкома, народный депутат Моссовета.
Глава 26
Когда коньяк закончился, отправили «гонцов» в ближайшую круглосуточную палатку — те вернулись с ящиком «Столичной», банками шпрот и палками копчёной колбасы, обёрнутыми в газету. Ассортимент скупили подчистую, даже взяли пару килограммов леденцов «Дюшес» — на закуску. Возлияния продолжились под треск старого магнитофона, игравшего кассету с Высоцким.
Стараясь сохранить ясность ума, я пытался отнекиваться, но каждый второй норовил выпить со мной, и высказаться. Руки то и дело хватали за плечи, подталкивая к столу:
— Ты мужик, Пионер! — хрипел тощий афганец с набитой на шее группой крови, обнимая так, что хрустели рёбра.
— Леха про тебя хорошо говорил… — шептал паренёк в рваном свитере, наливая стопку дрожащей рукой.
— Дай обниму, братишка! — рыдал здоровяк с перекошенным лицом, пахнущий дешёвым одеколоном.
С каждым приходилось пить — хоть глоток, но сделать. К полуночи пол зала уже лежало вповалку, кто-то храпел под скамейкой, кто-то блевал в угол. Я тоже не сдюжил, вырубился, уткнувшись лицом в чей-то ватник.
Проснулся от того, что язык прилип к нёбу, а виски ломило от боли. Свет висящей под потолком лампочки резал глаза, заставляя щуриться. Попытался встать —