— Машина, «девятка», гос. номер «И67−21 ОБ» твоя?
— По доверенности…
— Кто владелец?
— Дедок один, знакомый хороший…
Он швырнул папку на стол, и я вздрогнул. Звук эхом отозвался в пустом кабинете.
— Не лги, Пионер. — он растянул кличку, будто пробуя на вкус. — Тебя ведь в вашей среде так зовут, да?
Я сглотнул. Вроде и не к такому привычен, но тут, под забытым уже «антуражем», аж горло пересохло, будто наглотался пепла.
— В какой это «моей»? — выдавил я, стараясь не смотреть на решётку на окне.
— Уголовной. — он наклонился вперёд, и я увидел крошки в его щетине. — Ты ж не студент, а гнида. Справку из деканата купил, чтобы в армию не идти, а сам бухаешь целыми днями!
Сержант у двери, парень лет двадцати с прыщами вместо усов, заерзал. Видимо, новичок — ещё не привык к спектаклю.
— Я студент. Юрист. И еще спортсмен, — сказал я, сжимая потные ладони в кулаках. — А водка… Так я её не пью… вообще-то…
Следователь нахмурился, и долго смотрел мне в глаза. Потом мигнул несколько раз, хмыкнул, прокомментировав с кривой ухмылкой.
— Ну-ну… Так я тебе и поверил.
Я промолчал, ибо понимал что отвечать ему нет необходимости, всё равно бестолку, у него своя программа.
Но он удивил.
— Сержант, уведите задержанного! — Его рёв, похоже что неожиданный даже для него самого, ударил по стенам, — явно с намерением меня испугать, но тут дверь распахнулась, и в кабинет вкатился большой капитан — будто танк, въехавший в курятник.
Следователь вскочил, опрокидывая стул, но замер, когда перед его носом появилось удостоверение в красной обложке.
— Пошли, — капитан бросил это сквозь зубы, разворачиваясь так резко, что сержант едва увернулся от его могучего плеча.
Он в дверь, я следом. Думал выведет меня на улицу, но пройдя по коридору до самого конца, мы зашли в дверь под номером тринадцать.
В отличии от кабинета следователя, здесь было не так убого. Стол из темного дерева, покрытый лаком до зеркального блеска, герань на подоконнике, диван с бархатными валиками, стулья с резными спинками — всё дышало совковой роскошью. В углу стоял похожий на гроб хромированный сейф с кнопками кодового замка, и над всем этим портрет Горбачёва — его родимое пятно казалось слепым глазом, наблюдающим за нами с сочувственной усталостью.
— Рассказывай, — капитан рухнул на диван, заставив пружины взвыть в протесте. Его ботинки, ещё мокрые от снега, бесцеремонно устроились на спинке-валике.
— Что рассказывать? — я уселся на краешек стула, чувствуя под пальцами холодок лакированной древесины.
— Как дошёл до жизни такой. Почему здесь, чего следак вынюхивал?
Голос капитана напоминал скрежет жерновов — такой же медленный, размеренный.
— Сам бы рад знать, — я провёл ладонью по подбородку, по пятнами пробивающейся щетине, — Три часа слушал про «гнид» и купленные справки. Про дело — ни полслова.
— Даже так? — Капитан достал пачку «Казбека», постучал сигаретой по ногтю.
— Именно.
— А сам не догадываешься? — закурил он.
— Понял только, что шаги мои интересны. Каждый чих двадцать пятого, и двадцать шестого числа.
— Ну ты рассказал? — Ударение на «ты» прозвучало как обвинение.
— Разумеется. — Я расправил плечи, выдерживая прямой взгляд капитана.
— И что, проверять начнут, всё сойдётся?
— Тютелька в тютельку.
Капитан затянулся, наблюдая как дымовая змейка обвивает горшок с геранью.
— То есть всё что ты сказал следователю, подтвердить смогут? — уточнил он.
— Ну конечно. В спортзале народу было много, в мастерской ещё больше, больница опять же. Вы бы объяснили в чём меня подозревают, я бы точно сказал где был и что делал.
Капитан промолчал.
— Тайна следствия? — спросил я, стараясь не морщиться вдыхая дым от его вонючих папирос.
— Вроде того, — он кивнул, и вдруг его лицо стало похоже на ту самую дверь сейфа — бронированное, с комбинацией из неразгаданных цифр.
— Ну а мне что делать? Торчать тут до морковкиного заговенья?
— Нет, торчать не надо, я договорился, тебя отпустят. Но ты должен знать, за тобой теперь приглядывать будут, поэтому думай что делаешь.
— Вы приглядывать будете? — прищурился я.
— В том числе. — ответил капитан.
Отдел милиции я покинул в смешанных чувствах. С одной стороны хорошо что отпустили, но с другой плохо что не понял за что задерживали.
Доктор отпадал, если бы его нашли, меня не выпустили бы. С тем сержантом и его подельником, тем более. Остаётся что? Дорогу не в том месте переходил?
Загадка, в общем.
От отделения до дома было рукой подать — через три перекрёстка, мимо заросшего бурьяном пустыря и гаражного кооператива. Решил не ждать трамвая: ноги сами несли, будто выталкивая из зоны милицейского смрада. Холодный ветер швырял в лицо снежное крошево, а где-то за спиной, в такт шагам, натужно гудели провода.
Мысли путались, цепляясь за обрывки фраз капитана. «Приглядывать будут» — что это значит? Не думаю что слежку приставят, но какие-то меры точно предпримут. Участковым сообщат, агентуру напрягут, вот они и будут сообщать о моих передвижениях, и вообще всём остальном. Хорошего в этом мало, тут не поспоришь, хотя и не смертельно. Доктору только не повезло, думал с утра его навестить, но не получилось, как бы не сдох раньше времени.
Теперь уж не пойду, сначала с подельником его разобраться надо. Причем сделать всё по-умному, без шума и пыли, как в том кино говорили. Сначала допросить, а потом…
Жалости к этим двоим у меня нет. Брезгливость только. Необходимость лишать жизни себе подобных давно уже не вызывает эмоций. Единственное, на войне враг честнее будет чем эта падаль, — о таких даже руки марать не хочется.
А придётся, и совсем уже скоро.
Добравшись до дома, сразу завёл машину, потом только в квартиру поднялся.
Родителей не было, на столе записка «Котлеты в синей кастрюле, картошка на плите. Не ешь холодным!».
Выковырял две, обгоревших снизу, нарезал хлеб коркой в палец толщиной. Сел у окна — так, чтобы видеть двор. «Девятка» стояла напротив, и на капоте уже подтаивал налетевший за ночь снег. Котлеты съел, не разогревая: желудок сводило от голода. Чайник греть не стал, попил воды из-под крана. Потом оделся, вышел в подъезд, закрыл за собой дверь, и в машину.
Почти тепло. Наверное