Она подошла поближе к «творцу», распространявшему вокруг себя запах пота, табака и ещё непонятно чего, моложавому, худощавому мужчине с длинными, растрёпанными волосами (как и положено художнику) и с подозрительно остекленелым красноватым взглядом. Творец, похоже, был рад возможности рассказать о своём шедевре, но Софью интересовало отнюдь не искусство, во всяком случае – не Колино.
– Коля, – начала она спокойно, – где вы нашли эту туфлю?
Художник усмехнулся, чуть прищурившись.
– О, вас это интересует? Да на улице, как и всё остальное. Искусство само находит меня, – Коля сделал широкий жест, будто показывал, как «всё» к нему «приходит». – Я шёл мимо, и вдруг – вот она, такая одинокая, такая… выразительная, яркая как вызов. Решил, что ей самое место в «Крике души».
Софья кивнула, стараясь сохранить спокойствие, хотя сердце её колотилось с ударами 120 в минуту.
– А где именно вы её обнаружили? На какой улице? Вблизи какого места? Местоположение – это же важная часть истории в крике души, не так ли?
Коля-Артист прикинул, что разговор серьёзнее, чем ему хотелось бы, и чуть замешкался. И вообще, чего это вдруг какая-то баба его расспрашивает? Но тем не менее ответил:
– Да так… недалеко от заброшенного старого парка, ну где пару лет назад деревья повырубили для возведения монумента «Героям Слава!», да и забыли… у помойки… возле бывшего бара. Там часто можно чем-то поживиться и найти необычные вещи.
Софья уловила, как в его взгляде промелькнула тень смущения.
– Вы уверены, что она там была одна? Не было других… подобных экспонатов? Почему такую красивую туфлю никто до вас не подобрал? Из неё можно смастерить подставку для телефона или карандашницу. Ведь так?
Коля посмотрел на туфлю и впервые задумался о её новом предназначении.
– Э-э-э… – промямлил он и хмыкнул, явно смущаясь от этого допроса. – Но мне показалось, что туфель там лежал давно, так и не тронутый никем как будто… ждал меня, или вроде того. Я и сам удивился, что мне так повезло. Подставка для телефона, говорите? А вы креативно мыслите!
Софья всмотрелась в его безвольное лицо и поняла, что из Коли-Артиста можно выудить и ещё что-нибудь интересненькое, помимо туфли. Педагог включила вкрадчивые мягкие нотки своего обычно авторитарного голоса:
– Коленька, Вы ведь понимаете, что находки бывают разными. Вы не замечали поблизости от туфли, скажем, других вещей… вроде платья? Или, может быть, что-то ещё из женского гардероба?
Художник на мгновение задумался. Наверняка, прокручивал в голове свою коллекцию уличных находок, и, наконец, хмыкнул носом, вспомнив что-то.
– Ну… платье, говорите? – он почесал затылок, соображая, – Постойте-ка, кажется, что-то было. На том же месте… малиновый такой клочок ткани торчал. Я не думал, что это может быть интересным, поэтому не взял его.
Софья насторожилась и не спеша уточнила:
– Малиновый клочок? А не припомните, он был грязный, порванный или целый?
– Ммм…вроде как… чуть запачканный, но не изодранный, – ответил Коля, удивлённый таким вниманием к деталям. – Может, оно вообще к платью-то и не относится, – он пожал плечами.
Софья помедлила, обдумывая полученную информацию.
– Знаете, Коля, такие вещи редко оказываются выброшенными просто так, особенно если они – яркие, заметные, дорогие, – она сдержанно улыбнулась, – как ваша туфля, например.
Художник слегка приосанился, услышав слова про ценность туфли, но, поняв серьёзность намёка, вздохнул:
– Ну, что есть – то есть. Могу показать вам место, если это важно, но, знаете, и правда вряд ли это была случайность. Зачем выбрасывать то, что может пригодиться? Карандашница, говорите?
Художник бросил взгляд на свою инсталляцию и, словно прощаясь с ней, сказал:
– Ладно, пошли. Место, конечно, так себе, бар-то заброшенный… но… раз вам это важно.
Он накинул на плечи длинный, потрёпанный плащ, и они двинулись по пустынной улице в сторону запущенного парка. Софья внимательно следила за каждым движением Коли, пытаясь уловить любые признаки нервозности или неуверенности. Колю слегка пошатывало, он спотыкался на ровном месте, но это была характе́рная походка для, скажем так, нетрезвого человека, и потому не насторожила опытного знатока человеческих душ.
– А в какой день вам посчастливилось наткнуться на эту туфлю, Коля? – по дороге к парку спросила Софья.
– Ммм…так сразу и не вспомнишь. Да вроде в понедельник…или во вторник… Но точно не раньше и не в среду. В эти дни я трупом валялся.
– Значит, 24-го или 25 сентября?
– Значит, так.
– И про убийство девушки ничего не слышали?
– Да соседи вроде обсуждали что-то, но… я…это… не совсем вменяемый был… не въезжал в подробности.
Наконец, они подошли к бывшему парку, на территории которого образовался пустырь. Ветхое здание заброшенного бара посматривало на визитёров слепыми глазницами окон, заколоченных накрест досками. А когда-то в нём бурлила вечерняя жизнь под игривые пузырьки пенистого пива. Возле ржавого мусорного бака стояла кривая скамейка с облупившейся краской. Скамейка эта помнила много влюблённых парочек, судя по нацарапанным именам на ней, а сейчас смогла бы украсить следующую инсталляцию Коли-Артиста под названием «Ничто не вечно под луной».
Коля взмахнул рукой:
– Вот, тут и валялся мой туфель, а вон там, ближе к кустам, был тот клочок ткани.
Софья сосредоточенно осматривала всё вокруг. Жители старых деревянных домишек, расположенных невдалеке, устроили на пустыре свалку вышедших из надобности вещей. Ржавый бак наполовину завален мусором: бумажные пакеты, старый зонт, остатки развалившихся картонных коробок, истоптанная рваная обувь, разодранный матрац с вырванными из него пружинами (видимо, на металлолом сдали)… Но взгляд её зацепился за яркий кусочек ткани в кустах, в пяти – шести метрах от бака: он слегка торчал из-под опавших листьев – похоже, что-то малинового цвета.
Она указала на ткань:
– Это оно?
Коля прищурился, подошёл ближе и кивнул.
– Да, это оно… но что тут такого? Я думал, это просто… мусор… отнесло ветром в кусты.
Софья подняла валявшуюся сухую ветку, подцепила ею ткань, пытаясь извлечь находку, не касаясь её руками. Когда ткань высвободилась из кучи листьев, Софья затаила дыхание. Это оказался не просто и уж точно не случайный лоскут – перед ней предстало вечернее платье, уцелевшее среди грязи и гнили, как осколок другой, роскошной жизни. Платье, хоть и потрёпанное, грязное, всё ещё сверкало насыщенным цветом малины, как сапфир, упавший на дно старого пересохшего колодца, и сияние этого драгоценного камня не могли скрыть ни пыль, ни муть.
Сердце Софьи забилось чуть быстрее. Она слегка подалась вперёд, всматриваясь в платье, и её охватил странный трепет: эта находка явилась для неё не просто вещдоком, но и рукописью произошедших событий, которые кто-то