— И мы все такой благородный шаг Малинина поддержали, — похвалился Наливкин. — А я даже удивился. Он же с этой штуковиной, как с писаной торбой, одно время возился. И тут на тебе. Говорит мне: «Хочу, мол, подарить ее шамабадцам».
— Лишняя радиостанция в хозяйстве пригодится, — улыбнулся Черепанов. — А работает?
— Да, конечно, — сказал Малинин и торопливо открыл цинк. Полез внутрь и разложил антенну — которой, видать, служила телескопическая штанга от пограничного фонаря, только укороченная.
Потом он стал копаться руками в цинке, что-то искать. От смущения Малинин торопился, бурчал себе под нос какие-то слова.
Я хмыкнул. Узнал наконец в этом Малинине того человека, с которым мы когда-то были хорошими друзьями.
Пусть даже сейчас передо мной был он еще зеленым, не то что тогда, на Саланге, но сути своей не потерял. Малинин был молчаливым и скромным, но увлеченным человеком.
А ведь познакомились мы с ним в прошлый раз при гораздо более печальных обстоятельствах.
Тогда, в прошлой жизни, мое отделение и его группа попали под серьезный обстрел. Малинина ранило осколком в плечо, а мне пришлось под огнем тащить его на себе до ближайшего укрытия. А потом еще и оказывать помощь в ремонте станции — подавать детали, потому что радист не мог справиться одной рукой. Та станция стала единственным шансом вызвать помощь. Мы возились с ней больше десяти часов, но смогли оживить.
Вторая наша встреча произошла зимой следующего года.
Моя группа потеряла связь с командованием. Застряла в горах, в снежном буране. Кто ж знал, что именно Малинин окажется тем единственным человеком, что поймает наш сигнал перед тем, как связь оборвалась.
И более того, самовольно угнав мотонарты, прорвется к нам с запасным передатчиком и тем самым спасет всех нас.
Тогда он нарушил приказ, чтобы мы остались в живых. А я не доложил о том, что он сделал. Так и сдружились мы, храня общую тайну.
Ну что ж. То были другие времена. Времена, которые еще не настали. То были другие мы. И я уж точно больше не стану тем Пашей Селиховым, которым был в прошлой жизни. Не знаю, станет ли Малинин тем человеком, с кем я сдружился на Саланге. Знаю одно — роковой раны больше нет. А значит, есть шанс, что радист уйдет живым с перевала.
Малинин щелкнул чем-то в цинке. Ничего не произошло. Тогда он замешкался. Поднял голову и стал нервно на всех поглядывать.
— Щас-щас, — сказал он торопливо, а потом достал из кармана какой-то предмет, не больше автоматной гильзы.
Когда из предмета в нутро кустарной радиостанции вырвался узенький лучик красного света, я понял — он достал самодельный фонарик.
— Щас, секундочку, — пролепетал Малинин.
Я заметил, как красный лучик фонарика, шарящий по внутренним деталям станции, скакнул вдруг на крышку и осветил самодельную наклейку, вырезанную по трафарету: «Собрано из того, что было. Не судите строго».
— Вот.
Малинин чем-то снова щелкнул, и из недр цинка вдруг зазвучал голос Александра Александрова, исполняющего гимн Советского Союза.
— Выключи, — буркнул Наливкин. — Ты ж всю заставу перебудишь.
Малинин торопливо опять чем-то щелкнул. Звуки музыки тут же утихли. Тогда он виновато посмотрел на капитана и проговорил:
— Это не я… Это она сама…
— В общем, — обратился Наливкин к Тарану, — это вам подарок. На память от «Каскада». Пользуйтесь — нас вспоминайте.
— Спасибо, — помолчав, ответил Таран.
Наливкин с Тараном пожали руки. Каскадовцы принялись прощаться с офицерами Шамабада. Наливкин подошел ко мне.
— Ну что, не передумал? — криво ухмыльнувшись, протянул он мне руку.
— Нет, — пожал я его могучую пятерню. — Не передумал.
— Ну что ж, — вздохнул Наливкин. — Может, ты и прав. При мне чуйка тебя ни разу не подводила. На вот.
Он пошарил в кармане и протянул мне три патрона калибра 5,45. Патроны оказались с окрашенными наконечниками. В темноте цвет меток разобрать было нельзя, и они казались черными.
— Трассеры, — догадался я.
— Трассеры, — улыбнулся Наливкин. — Возьми. Как пальнешь — так сразу наш «Каскад» вспомнишь.
Не ответив, я только улыбнулся и кивнул.
После Наливкина все каскадовцы по очереди принялись прощаться и со мной.
Когда очередь дошла до Звады, он замер на мгновение. Нерешительно сжал губы.
— Знакомство у нас с тобой, Саша, вышло не самым лучшим, — он немного грустно усмехнулся. — Не знал я тебя совсем, до всего того, что с нами приключилось. Ой, не знал. А если б знал — точно тебе говорю — совсем бы по-другому мы с тобой познакомились. И мне б сейчас не было так стыдно за наше знакомство. Зато, как неприлично я себя повел.
— Ничего, — сказал я. — Что было, то было.
Он коротко кивнул. А потом полез за пазуху и достал маленький предмет. Я сразу не увидел, что это такое, но когда присмотрелся, то понял — Звада держал свисток.
— Снял с душмана одного. Часового, — пояснил Звада и разулыбался. — Вот так вот забавно вышло: сначала снял самого часового, а потом уже и свисток с него. Возьми. Будет тебе на память.
Я принял свисток.
Свисток оказался старинным и немного ржавым. На маленьком металлическом корпусе я нащупал какую-то арабскую вязь. А еще два отверстия вместо одного.
— Многовато в нем дырок, — сказал я с улыбкой.
— Это я доработал, — похвалился Звада. — Свистит в двух тональностях. Вроде как «свой-чужой». Удобно очень. Я пробовал.
— Я, пожалуй, пробовать не буду, — сказал я, — чтоб всех не перебудить.
— И правильно, — Звада кивнул. — А то ведь перебудишь.
— Полагаю, вещь это памятная. А я не привык принимать подарки, ничего не отдавая взамен. А отдавать-то мне и нечего, — сказал я с легкой улыбкой.
— Вот не надо, — Звада покачал головой. — Я уже эту твою песню слышал. Капитан рассказывал, как ты от компаса отнекивался. Он тебе сказал тогда, а я повторю — ты для нас столько сделал, что никакими свистками это не измерить. Так что…
Звада осекся, как бы подбирая слова.
— Так что бери. Пусть у тебя хранится. Так будет правильно.
Ничего не ответив, я только сунул свисток в карман. Едва заметно кивнул Зваде.
— Ну